Я включила настольную лампу, поднесла к ней
альбом. Я держала его так, чтобы свет падал снизу на нужную страницу. Двадцать
лет назад мама тщательно зачеркнула подпись под фотографиями и даже передвинула
фотографии, чтобы скрыть зачеркнутые надписи. Она зачеркнула надпись шариковой
ручкой, за это время черная паста заметно поблекла, надпись под ней была
сделала синими чернилами, я угадывала контуры букв. «Завидово» — пришло как
озарение. Конечно, так называлась деревня, где мы отдыхали. А вот и дата. Все сходится.
Это не мой ночной кошмар, я действительно была в этой деревне. Я помню.
Зачем-то маме потребовалось убеждать меня в том, что мы там никогда не были. И
даже переклеить фотографии в альбоме. Вряд ли фотографии, сделанные в то лето,
сохранились, если даже надпись в альбоме она решила зачеркнуть, А если бы
сохранились? Что бы я увидела на этих фотографиях? Мне стало трудно дышать. И
воспоминания нахлынули одно за другим. Не воспоминания, обрывки воспоминаний,
но вполне отчетливые. Вот мы входим с мамой в кабинет врача. Женщина с седыми
волосами пристально смотрит, улыбается. Я боюсь врачей, я ненавижу их вопросы,
мне хочется кричать и топать ногами, но мама просит ласково: «Доченька,
пожалуйста, доктор с тобой просто поговорит». Что это за доктор?
Я бросилась к стеллажу с книгами, там внизу
моя медицинская карта, когда меня переводили из детской поликлиники во
взрослую, она каким-то образом оказалась дома и до сих пор лежит
невостребованной. На здоровье я никогда не жаловалась. В последние годы не было
даже простуды.
Я искала медицинскую карту, боясь, что во
время очередной уборки просто выбросила ее. Но нет, она лежала в самом низу под
документами на квартиру. Особенно пухлой ее не назовешь, я и в детстве не
очень-то болела. Выписка из роддома, прививки, ОРВИ в два года, когда меня
отправили в ясли. Осмотр врачами перед школой. Опять прививки. В пять лет я
ничем не болела, если верить вот этим бумагам. Может, врачи — тоже ночной
кошмар? Я облизнула губы и взглянула на часы. Еще слишком рано, чтобы звонить маме.
Мои родители вот уже полтора года жили в
Мексике. В последнем нашем разговоре папа намекнул, что, скорее всего, они
останутся еще на год. Я позвоню маме и спрошу. О чем? О том, что мне вновь
приснился кошмар, который, судя по всему, не давал мне когда-то покоя? Мама
мастер задавать вопросы, придется ей как-то все объяснять. Нет, это не годится.
Кто еще может знать? Тетя. Конечно, она должна знать, что произошло в то лето.
Вот только захочет ли рассказать.
Я вышла на кухню, приготовила кофе. Несмотря
на бессонную ночь, спать не хотелось. Страх внезапно покинул меня. Я была полна
решимости все узнать. «Все узнать, — повторила я с усмешкой. — Все?»
* * *
В девять я была в офисе. Ко мне подошла Нина
Львовна.
— Сегодня похороны Людмилы, —
сказала почему-то шепотом. — Юрьевич говорит, надо ехать всему отделу. Ты
как?
— Конечно, поеду.
— А у меня работы по горло… честно
говоря, терпеть не могу похороны.
— Кто-то должен остаться здесь, —
пришла я ей на помощь.
Через несколько минут, когда все уже были на
своих рабочих местах, Сергей Юрьевич сообщил, что возле дома Людмилы нам
надлежит быть в 10.30.
— Сегодня, как вы понимаете, не до
работы, но помните, что эту работу за нас никто не сделает, так что…
Когда мы подъехали к дому, где жила Людмила,
там уже стоял автобус с музыкантами. Музыканты прошли к подъезду, старательно
обходя разбросанный по асфальту лапник. Женщина в черном платке вынесла две
табуретки.
— Идем в квартиру? — нерешительно
предложил Сергей Юрьевич.
— Я здесь подожду, — покачала я
головой, убежденная, что и без нас в квартире сейчас тесно. Однако очень скоро
выяснилось, что родни у Людмилы немного. Похоронами распоряжалась женщина лет
сорока, оказавшаяся ее дальней родственницей. Ей помогали три женщины-соседки.
Была еще девушка лет двадцати пяти, подруга Людмилы. Все остальные — досужие
зрители.
Гроб вынесли четверо мужчин, как выяснилось,
специально нанятые для этой цели. Прощание вышло сухим и очень коротким.
Родственница была занята различными приготовлениями, то и дело перешептываясь с
соседками: «А водку взяли?» — «Взяли. Три бутылки. И этого за глаза, такие
деньги дерут».
Сергей Юрьевич, откашлявшись и чувствуя себя
не в своей тарелке, сказал несколько слов. Гроб поставили в машину и поехали на
кладбище.
— Я и не знала, что Людмила
одинокая, — тихо сказала Зинаида, сидевшая рядом со мной. — Чудно,
столько лет вместе работали, а я вообще ничего о ней не знала.
— Жизнь такая, — с печалью отозвался
Андрей за моей спиной. — У всех свои дела, свои проблемы…
На кладбище все произошло еще быстрее. Нетрезвые
мужики опустили гроб в могилу и забросали его землей. Меня охватила странная
апатия, я разглядывала искусственные розы на венках и думала о том, как это
нелепо. Я затруднялась объяснить, что конкретно считаю нелепым, просто
чувствовала, что так не должно быть.
— Наверное, нам пора, — наклоняясь
ко мне, заметил Сергей Юрьевич, но тут родственница Людмилы схватила его за
руку.
— Куда вы? А поминки? Я стол в ресторане
заказала. Поедемте. Деньги заплачены.
От этого «деньги заплачены» мне стало вовсе не
по себе, но Сергей Юрьевич кивнул, и мы поехали.
Стол в ресторане был уже накрыт, мы оказались
одни в зале. Выпили, разговор не клеился, лишь родственница перешептывалась с
одной из соседок. Так получилось, что я оказалась рядом с двумя другими
соседками Людмилы. Одной было лет шестьдесят, другой чуть меньше. Они с
аппетитом ели, не особо обращая внимания на окружающих.
— Вот так, схоронили, — сказала одна
из них, ее звали Ирина Петровна. — Недолго пришлось Людмиле одной-то
пожить. Не в пользу пошло, значит…
— Ладно тебе, Ирина, в такой день…
— Да я чего… теперь квартира-то Полине
достанется?
— А кому еще? Вроде племянник какой-то
есть, Володи, отца Людмилы. Да он из тюрьмы не вылазит, может, и вовсе сгинул.
— Значит, Полине? Что ж, повезло,
квартира хорошая, больших денег стоит. Не зря она так суетится.
— Перестань, тебе говорят.
— Да я что, я просто к разговору.
Пользуясь тем, что на меня мало кто обращает
внимание, я встала из-за стола и вышла на улицу. Накрапывал дождь, я стояла под
козырьком и ежилась от холода, но возвращаться в зал не спешила. Появилась
Ирина Петровна с пачкой сигарет в руке.
— Курите? — спросила она меня.
— Нет.
