Я был раздражён разговором с почтенным работником вокзального бара и взволнован встречей с поклонницей бессмертного образа Салли Энн, поэтому не сразу почувствовал слежку. Даже оказавшись в абсолютно пустом вагоне монорельса, ощутил всего лишь лёгкое беспокойство. Ника не заметила ничего — она была занята мной, вернее сказать, перемещением меня. Если смотреть правде в глаза, ходок из меня был неважный, что до обеда, что после. Милой моей приходилось приглядывать за мною постоянно, чтоб не выкинул очередную штуку, поэтому она, даже если и заметила, что в час пик вагон монорельса пуст, только обрадовалась этому. Приняла с благодарностью небольшой подарок судьбы. Но я-то знал на собственном опыте: беглецам нужно относиться осторожно к любым подаркам, потому что роль судьбы в нашем паршивом мире давно уже взяла в свои руки Система.
Ника усадила меня возле окна в отделении, где был столик. Я выразил робкий протест, сказал, что не люблю, когда кто-нибудь сидит против меня.
— Дрю, но тут же нет никого, — резонно возразила она. — А я не буду сидеть напротив. Я хочу рядом.
Я огляделся. Нереальная картина — пустой вагон монорельса и в нём мы с Никой. Чувство опасности усилилось. Показалось, что кто-то глядит на меня в упор. Стало трудно дышать.
— Куда ты, Андрей? Успокойся. Сядь. Слышишь? Через минуту уже отправимся, и если никто больше не сядет…
— Поздно, — обречённо проговорил я, откинувшись на спинку кресла. Увидел третьего пассажира.
Глава пятнадцатая
Он так долго возился с ручкой двери салона, как будто увидел её в первый раз, но всё же справился и вошёл. Естет, как и мы, он повёл себя не по-естетски. Вот скажите мне, вы сами, оказавшись в вагоне монорельса, где кроме вас и молодой парочки нет больше никого, какое место выбрали бы? Всё верно. Подальше от влюблённых остолопов. А этот тип соригинальничал: огляделся, увидел нас, махнул рукой, как давним знакомым, и направился по проходу прямиком к нам.
— Ты его знаешь? — шёпотом спросила Ника.
«Нет, и знать не хочу», — подумал я.
— Но придется узнать, — проговорил незнакомец, останавливаясь возле нашего столика.
Я услышал, как свистнули, закрываясь, наружные двери вагона.
— Послушайте, — сказала Ника, придерживая меня за руку. — Мы хотели бы…
— Побыть наедине с вашим мужем? — перебил он. — Вы ещё успеете, уверяю вас, госпожа Нетребко. Нам нужно поговорить. Я не спрашиваю разрешения сесть, потому что…
Вагон тронулся. Наглый тип свалился в кресло напротив меня безо всякого разрешения. «Клоун», — подумал я мстительно.
— Лучше быть клоуном, чем надутым слепцом, — огрызнулся незнакомец, усаживаясь ровно. — Я всего-то и хотел сказать: разрешения не спрашиваю только потому, что разговор нужен не мне, а вам.
Смутные мои подозрения обратились в уверенность, — этот жулик и вывел меня из-под удара, вычистив из глобальной базы атрибуты личности чипанутого Эндрю. Теперь он будет шантажировать нас, решил я. Он сам или та сила, которую он представляет.
— Но зачем? — изумилась Ника. — У нас ведь нет ничего!
— Ошибаетесь, мадам Нетребко, — незнакомец ухмыльнулся. — Кое-что всё-таки есть. Правда, Андрей? Или вы хотели сделать жене сюрприз? Тогда я умолкаю.
— Да, — процедил я сквозь зубы. — Лучше бы ты помолчал. А ещё лучше…
— Нет-нет, я при всём желании не смогу лишить вас своего общества. Вагон проследует без остановок до Меловых гор.
Я сдержал злобу. Негодяй знал всё, что я хотел скрыть до приезда в эти самые Меловые горы, и не хуже Ники разбирался в моих мыслях. Надо было не трепать языком, а выслушать, чего он от нас хочет. И страх свой лучше бы загнать обратно в подсознание.
— Андрей, раз уж мы перешли на «ты», — сказал он, глядя в окно на проплывающие мимо колонны Верхнего Города, — давай сразу расставим акценты правильно. Я тебе не враг. Я не собираюсь тебя шантажировать. Я ничего не хочу отнимать у тебя силой. Я и не смогу отнять то, за что бы тебе стоило опасаться. Я действительно помог тебе сбежать, но вовсе не для того, чтобы получить за это мзду.
— Чего же ты хочешь? И кто ты вообще такой?
— Дрю, — шепнула мне Ника, — может быть, он и вправду хочет помочь нам?
Конечно, Нике понравилось, что этот тип назвал её моей женой. Он рассчитал верно — сразу расположил её к себе. Но я — другое дело. Я хорошо помнил о том, чем грозят подарки Системы, поэтому ничего не ответил Нике и взглядом дал понять незнакомцу, что жду ответа.
— Бойтесь данайцев, дары приносящих, — продекламировал он какую-то несусветную чушь и добавил тоном ниже: — Ты прав, Андрей. Система ничего не делает даром, но у меня есть чем с ней расплатиться за вас и за себя. Ты спрашивал, кто я такой? Когда-то шутки ради я зарегистрировался в университетской базе как киберлингвист и сделал примечание, что специализируюсь по древней вычислительной технике и мёртвым языкам программирования. С тех пор они зовут меня всякий раз, когда выкопают в архивах листинги старых программ. Не знаю, что они надеются там обнаружить. Но я никогда не отказываюсь, это даёт мне возможность работать с архивами, когда захочу.
— Что за прок копаться во всякой трухе? — фыркнул я. Хотелось хоть чем-нибудь уязвить этого «киберлингвиста». Меня бесила его напыщенная болтовня.
— Это всё же приятнее, чем копаться в чужих мыслях, — ответил он.
Чтобы успокоиться, я взглянул в окно. Город отдалялся. С такого расстояния он был похож на многоногий круглый стол, поросший небоскрёбами, как старый пень грибами в сырое лето.
— Ну и не копался бы, раз брезгуешь, — сказал я, овладев собой. — Кстати, ты так и не ответил. Что тебе от нас нужно?
Я с большим опозданием припомнил последний разговор с Кэтчером. Тот, когда я спросил о кредиторе, упомянул некого киберлингвиста. Специалиста по этим самым мёртвым языкам программирования, герц их забери. И сказал ещё, что этот тип найдёт меня, если захочет. И вот вам, пожалуйста. Нашёл.
— Вот именно, — улыбнулся кредитор Кэтчера. — Я тебя нашёл. Теперь мы можем поговорить без помех. Видеонаблюдение отключено, ретранслятор Сети заблокирован. Здесь нет никого, кроме нас троих. Никто ничего не знает о маршруте вагона, Система не видит его. Я устроил так, чтобы ты смог всё рассказать. Ты сам этого хочешь. Это сильнее тебя. Если ты не расскажешь, — не сможешь освободиться. Это как нарыв. Его нужно вскрыть. Я знаю, со мной такое было. Я понимаю тебя. Я слушаю.
Он говорил негромко, его вкрадчивый голос накатывал ровной волной, смывая стену недоверия, которую сознание моё лихорадочно пыталось возвести, как возводят дамбу из мешков с песком при наводнении. Напрасные хлопоты. Он бил наверняка. Я действительно хотел избавиться от накопившейся на душе мерзости. Можно было не спрашивать, что он хочет узнать, я знал — слова вообще не нужны. Взгляд его больно полоснул по моей памяти, как скальпель по нарыву, но боль прошла быстро, и я заметил, что могу говорить, не подбирая слова. Просто лить из памяти всё подряд, не пытаясь переосмыслить. Выразить не могу, до чего это было приятно.
