– Грендвазер говорил, раньше воопще-то нищего было, – рассказывал мне киборг, прикладываясь к фляжке, извлеченной из стоящего в углу комнаты рюкзака. В оный лично я бы, пожалуй, поместился целиком. И еще место осталось бы. Плескалась в емкости, кстати, самая настоящая водка. И она, если верить моим вкусовым рецепторам, за прошедшие века поменялась не сильно. – А с тех пор, как изобрестить омолаживающие эффекторы, – продолжал киборг, – все и понеслось. Для высокостатусников открылась пошти вечная лайф, и они вообразили себя рафными деусам. А мы, те, кто воркует на них, оказались пылью. Нет мани на лонг лайф, следовательно, ю черфь. Готом раньше умрешь или тесятилетеим… Они считают ноу расница. Штрафы за дедлайф им итс уан кредит. Если повесет, пятерка. А у каждого в день по тесятке только на дринк итет…
Дольше всего я соображал, что глагол «воркуют» образован от русской транскрипции «ворк», что в переводе на родной этому жуткому перлу английский означает «работа».
– С ума сойти, – высказался я, слегка уяснив происходящее в обществе. – В мои времена, конечно, тоже жизнь была не сахар, но таких перегибов все-таки не допускали. А как же народ это терпит?
– По другим корпорация бесшит, если мошет, – пожал плечами спаситель, уже порядочно надравшийся, судя по изменившейся моторике человечской части тела. – Но какой это смысел, если везде отинаково? Разве что в коснос улететь, там лушше. Или хуже. Как посмотреть.
И тут меня, что называется, проняло. Сижу черт-те где, черт-те когда, бухаю с киборгом. Подкравшаяся незаметно истерика вылезла наружу в виде хихикания, переросшего в сумасшедший хохот.
– Накрыло, – расплылся в улыбке Петр, к речи которого я начал потихоньку приспосабливаться. – Это нормально, это бывает. Ну а плачешь-то чего?
Мой смех к тому моменту и вправду перерос в какие-то жуткие, даже на взгляд их создателя, завывания. Ну, а как иначе? Документов нет, денег нет, родители и друзья давно истлели вместе с родным государством. А на улице какие-то корпорации, которые вышвыривают старых кибернизированных наемников пинком под зад с мизерным пособием! А его им даже на жизнь и запчасти не хватает, в результате чего приходится батрачить на воистину бессмертную русскую мафию! Ну как тут не расстроиться?
– Да на фига ты меня вообще разморозил? – сквозь всхлипы бросил я и, получив ответ, сразу осознать его не смог.
– Расспросить и усыновить. Дочка у меня одна уже есть, теперь и сын будет, эпоху расцвета нашего народа знающий лучше набитых индюков из всяческих институтов. – Пьяный Петр слегка раскачивался на своем протезе, переступая механическими ногами с места на место. – Уж поверь, если я пер твой саркофаг из Восточной Сибири до Метронома за свой счет, то интерес у меня имеется. И не только финансовый. Хотя, должен признать, полученный за сведения из твоей памяти гранд составил кругленькую сумму. Практически столько же, сколько и сам выходец из такого далекого прошлого мог бы стоить у работорговцев. Да, не делай большие глаза. Ты такой не одинок, криокамеры могут храниться очень долго. Полазив по сетям, мои друзья без проблем нашли еще десяток жителей прошлого, времен еще до начала Великой Войны. По большей части, они работают экспонатами в музеях. Кто еще спит холодным сном, а кто и вынужден перед публикой кривляться, чтобы его не били и кормили. Правда, они не русские, но большой наценки за подобную графу бы не дали. Скорее уж, наоборот, сочли бы товар второсортным.
– У вас еще и рабство имеется? – мрачно уточнил я, сумевший ухватить в вылившемся на меня потоке информации главное. – Как в древности, с ошейниками? Или продвинутое, с гранатой в организме?
– И так, и сяк, и еще кучей разных способов, – вздохнул Петр. – Только называется это «поражением в правах». Кстати, если назовешь данное явление рабством на публике, будет очень крупный штраф. Но ты не бойся, нам, русским, со своим соотечественником, пусть даже из прошлого, такое провернуть никак нельзя. Хотя законом и не запрещается, да обычаи не велят. Землячество, после подобного поступка, того, кто его совершил, в превентивных целях живьем в пластобетон закатает. Ведь сегодня в переплет попал свой по духу, пусть почти чужой по крови, а завтра и один из них рискует со свободой проститься. Поверь, мы найдем, куда и как тебя пристроить, чтобы и себе выгоду получить, и тебе, со всей жизнью впереди, помочь.
– Какая жизнь?! Какое, к дьяволу, усыновление?! – Подобное просто не укладывалось в голове. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда! – Мне почти тридцать лет!
– Да? – поразился киборг. – А я тумал тебя лет в двадцать заморозили… Или вообще в восемнадцать.
– Это с чего еще вдруг? – подозрительно осведомился я. Конечно, скинуть несколько годиков люди согласны, еще начиная со школы, хотя бы для того, чтобы бросить учиться и снова ходить в детский садик, но мой-то истинный возраст подобная цифра и близко не отражала.
– Очень хороший организм, просто супер, – наставительно поднял палец вверх громила. – Врачи долго хвалили. Хуже, чем у выращенного на заказ клона, но для простого человека великолепный. Сердце и другие органы здоровые, не потравленные всякой наркотой или какой-нибудь другой химией. Крупных патологий нет, не считая механической травмы. Генетическая карта куда выше среднего. Вот они и предложили под подростка замаскировать. Да если хочешь, сам взгляни, вон зеркало.
Я перевел взгляд в указанную сторону и осекся. Там, действительно, был очень хорошо отражающий участок стены. И виднелась в нем кушетка, на которой сидело двое. Киборг, нижняя часть которого была шедевром механики и… пацан. Похожий на меня в молодости.
– Как… – мой голос осекся.
– Чтобы сделать тебе более правдивую легенду, наши врачи немного изменили внешность. В частности, уменьшили рост, частично изъяв костную ткань и мышечную массу, – пожал плечами Петр, имеющий вместо ног механический протез, судя по всему, подключенный прямо к мозгу. А это значимый показатель мастерства местных эскулапов. – В розыске персоны с твоим ДНК нет и не было. Раз так, то можно сделать неотличимые от настоящих документы. Поверь, никто к ним не прицепится, у нас большой опыт. Плюс, тебя порадует хорошая весть. Сейчас относительно недорогая медицина удлиняет жизнь и продлевает период, во время которого мы можем считаться трудоспособными. Ненамного. Но однозначно больше того возраста, что ты внешне потерял. Итого, по расчетам специалистов, на своем деле собаку съевших, до серьезных признаков наступления старости и критического падения функциональности, вследствие возрастных изменений, их пациенту осталось не меньше пятидесяти лет. Если он раньше не помрет и к добрым докторам периодически заходить будет. Везет тебе, мальчик, хе-хе, не по-детски. За четыре века не стухнуть и не превратиться в младенца с пустыми мозгами… Между прочим, после долгого заключения в криокамере так тоже бывает, не удивляйся, если вдруг заметишь дыру в воспоминаниях.
– А это… – пощупав свое лицо, такое непривычное теперь, чуточку невпопад спросил я. – Амнезия обязательна после заморозки? Многое пропадает?
– А кто ее знает? – пожал плечами Петр. – Я не медик, чтобы в тонкостях разбираться. Бывает и полностью накрывается. Но у тебя, если верить обследованию, почти все в порядке, повреждения небольшие и не влияющие на личность. Ну, сынок, пошли домой, будешь знакомиться с сестренкой и мамой. Хватит сидеть, а то еще эскулапы с нас лишние кредиты стрясут за палату. Они, когда похмельные, иногда такими гадюками бывают, а вчера им немало коньяка перепало….
