Прошло несколько минут. Эллиота поразило то,
что он увидел: эликсир действовал на ее тело только в тех местах, где был
прямой контакт. Веки стали нормальными, темные ресницы превратились в густую
бахрому. Но в боку по-прежнему зияла ужасная рана.
Только сейчас Эллиот начал в полной мере
осознавать, что перед ним та самая Клеопатра, что Рамзес оживил тело своей
утраченной возлюбленной. Только теперь он стал понимать, почему Рамзес сделал
то, что сделал. И Эллиот задумался, хорошо ли обладать такой властью. Он мечтал
о бессмертии, но вовсе не о власти над смертью. А этот эликсир способен не
только подарить бессмертие, но победить саму смерть.
А вот последствия… они пугали его. Что
происходит в сознании этой женщины? В порядке ли ее рассудок? Боже, нужно как
можно скорее встретиться с Рамзесом.
– Я принесу еще лекарства, – сказал
Эллиот по-английски, тут же переводя свои слова на латынь. – Я принесу его
сюда, а ты пока отдохни. Тебе нужно еще полежать на солнышке. – Он указал
на окно. Говоря на двух языках, он объяснил ей, что солнце действует на нее не
хуже, чем лекарство.
Клеопатра мрачно посмотрела на него. Повторила
его английские фразы, превосходно копируя произношение. Ее глаза сверкали
безумным огнем. Она забормотала на латыни, силясь что-то вспомнить, и снова
начала всхлипывать.
Это было невыносимо. Но что он мог сделать?
Почти бегом Эллиот бросился в соседнюю комнату и принес оттуда бутылку ликера,
отличного густого ликера. Клеопатра тут же схватила бутылку и залпом опорожнила
ее.
На мгновение глаза ее затуманились. Потом она
громко и отчаянно застонала.
Граммофон. Рамзес любил музыку. Рамзес сходил
из-за нее с ума. Эллиот подошел к маленькому аппарату и просмотрел кипу лежащих
рядом пластинок. Полным-полно глупых учебных «Говори по-английски». Ага, вот
что ему нужно: «Аида». Партию Радамеса поет Карузо.
Эллиот открыл крышку и опустил иглу на
пластинку. При первых звуках оркестра Клеопатра приподнялась и в страхе
огляделась. Эллиот подошел к ней и нежно прикоснулся к плечу.
– Опера, «Аида», – сказал он,
стараясь подыскать латинские слова, чтобы объяснить, что такое граммофон и как
он работает. – Поет мужчина, влюбленный в египтянку.
Клеопатра встала с кровати и прошла мимо
Эллиота. Она была почти полностью обнажена восхитительное тело с узкими бедрами
и стройными, изящно выточенными ногами. Эллиот смущенно отвел взгляд от
обнаженной груди. Медленно приблизившись, снял с пластинки иглу. Клеопатра
закричала на него, осыпав градом латинских ругательств.
– Пусть музыка играет!
– Да я просто хотел показать тебе, как
это делается, – сказал Эллиот. Он снова повернул ручку аппарата и опустил
иглу. И только тогда свирепое лицо египтянки смягчилось. Она постанывала в такт
музыке, потом положила руки на голову и крепко зажмурилась.
Она начала танцевать, сильно раскачиваясь из
стороны в сторону. Эллиот наблюдал за ней с испугом: он знал, что уже видел
раньше подобные танцы. Так танцевали душевнобольные дети – инстинктивно
подергиваясь в ритме музыки.
Клеопатра не заметила, как он выскользнул из
комнаты, чтобы принести ей еды.
Рамзес купил в киоске британскую газету и
медленно двинулся в сторону шумного многолюдного базара.
УБИЙСТВО В МУЗЕЕ. УКРАДЕНА МУМИЯ. УБИТА
УБОРЩИЦА
Ниже чуть мельче был напечатан заголовок
статьи:
ТАИНСТВЕННЫЙ ЕГИПТЯНИН ОБВИНЯЕТСЯ В ЗЛОДЕЙСКОМ
УБИЙСТВЕ.
Рамзес прочитал подробности, скомкал газету и
отшвырнул ее прочь. Опустив голову, скрестив руки под балахоном, он пошел
дальше. Неужели она убила уборщицу? Почему она это сделала? Как ей удалось
скрыться?
Конечно, газеты могут и соврать. У нее было не
так уж много времени. Ее разум не мог восстановиться столь быстро. Правда,
возможность у нее была – ведь охранники в это время занимались выдворением из
музея его собственной персоны.
Рамзес постарался вспомнить то, что увидел
тогда в полуосвещенном коридоре: отвратительное чудовище, которое он воскресил
из мертвых. Он видел, как монстр движется к нему, он снова слышал хриплый
каркающий голос. Он увидел искаженное муками, полусъеденное тлением лицо.
Что же делать? Сегодня утром, впервые с тех
пор, как он стал бессмертным, он вспомнил о богах. В музее, когда он стоял над
останками царицы, ему вспомнились древние молитвы, заклинания, которые он,
окруженный жрецами, твердил в сумрачном храме перед народом.
И теперь, шагая по пышущим жаром улицам, он
снова начал шептать слова древних молитв.
Джулия сидела на маленькой белой кушетке в
гостиной своего заполненного людьми номера. Она была рада, что Алекс держит ее
за руку. Самир молча стоял возле единственного незанятого стула. Напротив
сидели два британских чиновника. У Майлза Уинтропа, который, заложив руки за
спину, стоял около входной двери, вид был несчастный. Старший из чиновников,
человек по фамилии Петерсон, сжимал в руке телеграмму.
– Видите ли, мисс Стратфорд, –
сказал он с проникновенной улыбкой, – сначала убийство в Лондоне, потом
это убийство в Каире…
– С чего вы взяли, что между ними есть
связь? – спросил Самир. – Тот человек в Лондоне… Вы сказали, что он
занимался незаконными махинациями с векселями!
– А, Томми Шарплс. Да, это было его
профессией.
– Ну и какое отношение мог иметь к нему
мистер Рамсей? – спросила Джулия. «Странно, что я разговариваю так
спокойно, – подумала она– Слава богу, никто не слышит, как у меня бьется
сердце».
– Мисс Стратфорд, монета Клеопатры,
найденная в кармане убитого, является связующим звеном между этими двумя
убийствами. Она наверняка была похищена из вашей коллекции, поскольку ничем не
отличается от других пяти монет.
– Но ведь все пять монет на месте, вы
сами это подтвердили.
– Да, но, видите ли, мы нашли еще
несколько таких монет здесь, в отеле.
– Не понимаю.
– В номере мистера Рамсея. Возникла
пауза. Первым заговорил Самир:
– Вы обыскивали его номер? Ответил Майлз:
– Джулия, я знаю, что он твой близкий
друг и эта ситуация очень неприятна для тебя. Но, понимаешь ли, убийства
совершены с исключительной жестокостью. И ты должна помочь нам найти этого
человека.
– Он никого не убивал в Лондоне!
Майлз продолжал со сводящей с ума вежливостью,
словно не слышал этого отчаянного выкрика:
