Мумия обретала плоть на глазах. Кожа приобрела
естественный цвет, волнистая грива волос полностью скрыла плечи. И одеяние…
Даже одеяние изменилось. В тех местах, на которые попал эликсир, полотно снова
стало белым. Когда существо стонало, его белые зубы обнажались до самых корней.
Его груди налились, и, обнажив женские формы, полотно лопнуло и обвисло вокруг
ног, которые продолжали неуверенно шагать вперед.
Глаза существа сосредоточились на человеке,
стоявшем в конце коридора. Хриплое дыхание рвалось из груди. Рот был искривлен
гримасой.
Снизу опять донесся шум, послышались свистки.
Кто-то закричал по-арабски.
Рамсей склонился над перилами. По лестнице уже
поднимались люди. Их крики могли означать только одно: его заметили.
В панике он кинулся к женской фигуре, которая
была уже совсем близко от него.
С ее губ сорвался отчаянный вопль:
– Рамзес!
Граф закрыл глаза. Потом снова открыл: женщина
проходила рядом с ним, вытянув вперед скелетообразные руки.
Кто-то крикнул: «Стоять!» – и выстрелил.
Существо завизжало и прижало руки к ушам, потом бросилось назад. Пуля ударила в
Рамсея, и он чуть не упал на человека, который поднимался по лестнице.
Отчаявшись, он повернул назад, к оживленной им женщине. И снова прогремели
выстрелы. Коридор оказался отличным резонатором – грохот стоял оглушительный.
Рамсей повис на мраморных перилах.
Женщина задрожала, все еще зажимая уши руками.
Она чуть не потеряла равновесие. Ее отбросило к каменному саркофагу, стоявшему
у противоположной стены коридора. Когда пули засвистели вновь, она в ужасе
взвыла.
– Рамзес!
Это был вопль раненого животного.
Глава 3
Эллиот снова был на грани обморока. Он закрыл
глаза и судорожно глотал воздух. Левая рука, стиснувшая трость, совсем потеряла
чувствительность.
Он слышал, как охранники с шумом волокут
Рамсея по лестнице. Тот явно сопротивлялся. Но их было слишком много.
А женщина… Она исчезла. Потом Эллиот опять
услышал шарканье ее босых ступней по каменному полу. Он посмотрел сквозь стекло
витрины и увидел, что она отходит в глубину коридора. Женщина шла пошатываясь,
дыхание ее по-прежнему было судорожным и неровным. Она скрылась в боковой
двери.
Внизу стало тихо. Очевидно, Рамсея выволокли
из музея. Но охранники наверняка вернутся сюда с минуты на минуту.
Не обращая внимания на боль в груди, Эллиот
поспешно пошел по коридору и добрался до боковой двери как раз тогда, когда
женщина доковыляла до лестницы черного хода. Он быстро обернулся и заглянул под
выставочный стенд. Там на полу лежал маленький сосуд, мерцающий в сером
утреннем свете. Встав на колено, Эллиот ухитрился дотянуться до него, закрыл
колпачок и опустил пузырек в карман.
Потом, поборов волну слабости, он начал
спускаться по лестнице вслед за женщиной. Несколько раз чуть не упал: онемевшая
левая нога подводила его. На полпути он увидел женщину – испуганную,
шатающуюся. Одна рука ее, похожая на лапу с когтями, была вытянута вперед –
словно она двигалась на ощупь в темноте.
Вдруг открылась дверь, и лестницу залил яркий
солнечный свет. Вошла уборщица, закутанная на мусульманский манер: с ног до
головы в черное. В правой руке у нее была швабра.
Она тут же увидела двигающийся скелет и
оглушительно завизжала. Швабра выпала из ее рук. Уборщица бросилась назад, к
свету.
Ожившая мумия зашипела, потом зарычала и
бросилась следом, протягивая костлявые руки, чтобы остановить этот
пронзительный визг.
Эллиот торопился изо всех сил. Он не успел
добраться до освещенной комнаты, как визг утих. Войдя, граф увидел
распростертую на полу уборщицу – мертвую. У нее была сломана шея, из щеки
вырван кусок мяса. Остекленевшие черные глаза невидяще смотрели в потолок.
Существо перешагнуло через тело и устремилось к маленькому зеркальцу, висевшему
на стене над раковиной.
Судорожные рыдания сотрясли женщину, когда она
увидела свое отражение. Задыхаясь, дрожа, она протянула руку и коснулась
зеркала.
И снова Эллиот чуть не потерял сознание.
Видеть мертвое тело и это омерзительное существо перед зеркалом было выше его
сил. Но жгучее любопытство, желание узнать, что же будет дальше, удержало его
на ногах. Теперь ему надо призвать на помощь разум. К черту боль в груди, к
черту тошноту, подступившую к горлу.
Он быстро закрыл за собой дверь. Стук двери
удивил женщину. Она развернулась на пятках и снова вытянула руки – для нападения.
На миг Эллиота парализовал ужас – так омерзительно было это зрелище. Свет лился
с потолка, поэтому картина была полной. Из выеденных смертью глазниц сверкали
огромные глаза. В огромной ране на боку белели голые кости. Половины рта не
было, из-под оголенной ключицы сочилась кровь.
О господи, как же она страдает! Бедное,
несчастное создание!
Издав низкое рычание, женщина направилась к
Эллиоту, и он быстро заговорил по-гречески.
– Друг – произнес он. – Я твой друг
и могу дать тебе убежище. – Тут память отказала ему, он забыл слова этого
древнего языка и перешел на латынь: – Доверься мне. Я не позволю причинить тебе
зло.
Ни на секунду не отводя от нее глаз, он
потянулся к одному из черных балахонов, висевших на стене. Да, вот что нужно:
именно такое бесформенное одеяние, которое носят мусульманки на людях. Оно
достаточно велико, чтобы укрыть ее с головы до пят.
Эллиот бесстрашно приблизился к женщине,
накинул ей на голову покрывало, обернул его вокруг плеч, и ее руки тут же
поднялись, чтобы помочь ему. Она закутала лицо, чтобы не пугать прохожих.
Эллиот вывел ее в коридор, закрыл за собой
дверь, чтобы не было видно мертвого тела. Сверху, со второго этажа, доносились
возбужденные крики и топот. Голоса раздавались уже в комнате. Нащупав справа от
себя дверь черного хода, Эллиот открыл ее и вывел женщину на улицу, под жаркие
солнечные лучи.
За считанные минуты они отошли далеко от
здания и затерялись в толпе пешеходов – мусульман, арабов и европейцев, –
шагающих в самых разных направлениях под звуки автомобильных гудков и вопли
запряженных в повозки ослов.
Услышав автомобильный клаксон, женщина
застыла, а при виде катившего мимо автомобиля отшатнулась и вскрикнула сквозь
стиснутые зубы. Эллиот вновь заговорил на латыни, уверяя, что позаботится о ней
и найдет убежище.
Он не знал, понимает ли его женщина, до тех
пор пока не услышал произнесенные измученным низким голосом латинские слова.
– Есть и пить, – прошептала женщина,
потом пробормотала что-то еще, но что – он не понял: то ли молитву, то ли
ругательство.
