– Если ты можешь сделать это незаметно.
Пусть за ним следят день и ночь и докладывают мне, куда он ходит и что делает.
Эллиот дал Уолтеру пачку банкнотов, которую
тот немедленно засунул в карман.
Слуга ушел. Эллиот попытался сделать глубокий
вдох, но боль в груди остановила его. Тогда он стал дышать часто и неглубоко.
Посмотрел на раздувавшиеся от ветра белые занавески. Он вслушивался в суету и
шум улиц британского Каира и думал о тщетности своих усилий: зачем преследовать
Рамсея, зачем надеяться на чудо? Он думал об эликсире.
Абсурд, бред. И ни к чему было копаться в
чужих вещах и расстраиваться. Теперь уже нет никаких сомнений в том, кто такой
Рамсей. Если у него есть эликсир, он наверняка носит его с собой.
Эллиоту было стыдно. Но это такая мелочь.
Гораздо важнее сама тайна, которая пока недоступна. Хоть бросайся к нему в ноги
и умоляй о подарке. У Эллиота возникло было намерение вернуть Уолтера и сказать
ему, что все это глупости. Но в глубине души таилось желание еще разок обыскать
комнату Рамсея, а мальчик, следующий за ним по пятам, мог бы дать Эллиоту
представление о его привычках.
Во всяком случае, лучше хоть что-то делать,
хоть о чем-то думать, кроме как о боли в груди и бедре. Граф закрыл глаза и
снова увидел колоссальные статуи Абу-Симбела. И понял внезапно, что это было
последнее приключение в его жизни. Он ни о чем не сожалел – наоборот,
благодарил судьбу за то, что она преподнесла ему напоследок такой чудесный
подарок.
Эллиот улыбнулся. Кто знает, может быть, Алекс
на самом деле найдет себе богатую невесту в Америке.
Ах, как она мила, как ему нравится ее голос, и
загадочный блеск глаз, и даже то, как она легонько тычет его пальчиком в бок,
когда смеется! И какое у нее замечательное имя: мисс Шарлотта Уитни Баррингтон.
– А потом мы хотели поехать в Лондон, но,
говорят, в это время года там жутко холодно, и страшный туман, и вообще очень
мрачно – с этим лондонским Тауэром, где отрубили голову Анне Болейн.
– Он не показался бы вам мрачным, если бы
я был вашим гидом, – возразил Алекс.
– И когда же вы едете домой? Вы ждете
оперы, да? Кажется, здесь все говорят только о ней. Забавно, правда, приехать в
Египет, чтобы попасть на оперу.
– Но ведь это «Аида», дорогая моя.
– Знаю, знаю.
– Конечно, мы пойдем в оперу, и вы там
обязательно будете. А на бал вы пойдете?
Какая очаровательная улыбка!
– Ну, я ничего не знала про бал,
понимаете? Я не хотела идти туда с мамой и папой и…
– Ну что ж, можно пойти со мной. Ах,
какие чудные белые зубки!
– Да? Мне это нравится, граф Рутерфорд.
– Пожалуйста, называйте меня Алексом, мисс
Баррингтон. Граф Рутерфорд – это мой отец.
– А сами вы виконт, да? – спросила
она с неподражаемым американским дружелюбием и с той же сияющей улыбкой. –
Мне так сказали.
– Да, наверное, это так. Виконт
Саммерфилд, а вообще…
– А что такое виконт? – спросила
она.
Какие чарующие глаза, какой обворожительный
смех, как весело она смотрит на него! Он больше не мог сердиться на Генри из-за
того, что тот связался с этой танцовщицей, с Маленкой. Даже хорошо, что Генри
отдалился от них со своим пьянством и картами, хорошо, что он не появляется
вместе с ними в общественных местах.
Интересно, что подумает Джулия о мисс
Баррингтон? Вот ему она очень даже нравится!
Полдень. Столовый зал. Рамзес сидел,
откинувшись на спинку стула, и смеялся.
– Да, я настаиваю. Возьми вилку и
нож, – сказала Джулия. – Просто попробуй.
– Джулия, неужели ты думаешь, что я не
смогу? Но это варварство: запихивать в рот еду куском серебра!
– Ты знаешь, что ты красив, что ты всех
очаровываешь, поэтому ты упорствуешь.
– За многие века я научился такту. Рамзес
взял вилку и зажал ее конец в кулаке. Джулия стукнула его по руке.
– Рамзес, ешь правильно.
– Малышка моя, – сказал он, – я
ем так же, как ели Адам и Ева, Исида и Осирис, Моисей, Аристотель и Александр.
Джулия расхохоталась. Царь быстро, украдкой
поцеловал ее. Потом лицо его омрачилось.
– Так что с твоим кузеном? –
прошептал он. Эти слова застали Джулию врасплох.
– Неужели нам нужно говорить о нем?
– Мы оставим его здесь, в Каире? Неужели
убийца твоего отца не будет наказан?
На глаза ее навернулись слезы. Джулия сердито
полезла в сумочку за носовым платком. Она не видела Генри в Каире и не желала
его видеть. В письме к Рэндольфу она даже не упомянула о нем. Именно мысль о
дяде расстроила ее и заставила заплакать.
– Переложи на меня эту ношу, –
прошептал Рамзес. – Я все вынесу. Просто восстановится справедливость.
Джулия приложила руку к его губам.
– Хватит, – сказала она. – Не
сейчас. Он тихо вздохнул и сжал ее руку.
– Кажется, все уже собрались, чтобы идти
в музей, – сказал Рамзес– Не стоит задерживать Эллиота – ему трудно
стоять.
Подошел Алекс. Наклонившись, он чмокнул Джулию
в щеку. Как целомудренно! Она вытерла нос и отвернулась, чтобы Алекс не видел,
какое красное у нее лицо.
– Ну что, все готовы? – спросил
он. – Через пятнадцать минут нас ждет в музее личный экскурсовод. Да, чуть
было не забыл: с оперой все устроилось. Ложи закуплены, есть билеты на бал.
Рамсей, дружище, должен признаться, что на ночном балу я не буду соперничать с
вами, добиваясь внимания Джулии.
Та кивнула.
– Уже влюбился, – прошептала она
язвительно. Алекс помог ей подняться.
– В мисс Баррингтон, – добавила
Джулия.
– Пожалуйста, дорогая, выскажи свое
мнение. Она идет с нами в музей.
– Давайте-ка поспешим, – сказал
Рамзес. – Твой отец плохо себя чувствует. Удивительно, что он вообще идет
с нами.
– Господи, знаете ли вы, что значит
Каирский музей для людей? – спросил Алекс. – А ведь это самое
пыльное, самое грязное заведение из всех, что…
– Алекс, пожалуйста, мы собираемся
посмотреть на величайшую коллекцию египетских сокровищ…
– Последних из сохранившихся, –
сказал Рамзес, взяв Джулию под руку – И все цари в одном помещении? Ведь ты так
говорила?
