Наверное, они уже все знают, подумала Джулия.
Она лежала рядом с Рамзесом под теплыми одеялами на своей кровати. Маленький
пароход снова плыл на север, к Каиру.
И все-таки они встречались тайком. Рамзес
приходил и уходил только тогда, когда никто не мог его увидеть. Они старательно
скрывались от посторонних глаз. Но с упоением наслаждались краденым счастьем и
каждую ночь до рассвета занимались любовью – дрожа, сражаясь друг с другом в
темноте под грохот мотора.
Казалось, чего еще можно желать? Но Джулия
хотела большего. Она хотела избавиться от своих близких, остаться с ним
наедине; она хотела стать его невестой или оказаться среди тех, кто не задает
лишних вопросов. Она знала, что по приезде в Каир придется на что-то решаться.
Она больше не увидит Англию, долго не увидит – до тех пор, пока этого не
захочет Рамзес.
Четыре часа Рамзес стоял возле постели. Джулия
спала, раскинувшись, ее распущенные волосы черной тенью выделялись на
ослепительно белой подушке – она была так хороша во сне. Чтобы любимая не
замерзла, Рамзес бережно укрыл ее одеялом.
Он вытащил из-под пальто брюки и пояс с
зашитыми в него монетами, нащупал под плотной тканью четыре сосуда, осторожно
обернул пояс вокруг талии, застегнул пряжку и быстро оделся.
На палубе никого не было, однако в салоне
горел свет. Царь посмотрел сквозь деревянные ставни и увидел дремавшего в
кожаном кресле Эллиота. На коленях у него лежала раскрытая книга, рядом на
столике стоял наполовину пустой бокал с красным вином.
Больше никого.
Рамзес отправился в свою каюту, запер дверь на
ключ и закрыл окно деревянными ставнями. Подошел к столу, повернул маленькую
зеленую лампу, сел на плетеный стул и стал смотреть на кисть мумии, лежавшую на
столе: на скрюченные пальцы, прижатые к ладони, на желтые сухие ногти, похожие
на слоновую кость.
Неужели у него хватит решимости сделать то,
что он задумал? Разве многие годы назад он не пресытился этими отвратительными
экспериментами? Но ему надо было понять. Ему надо было понять, сохранилась ли
сила снадобья. Он уговаривал себя подождать, пока у него будет настоящая
лаборатория, оборудование, необходимое для химического анализа, пока он
встретится с учеными.
Но ему так хотелось узнать все прямо сейчас! С
тех пор как он увидел в Долине царей сморщенную, высохшую кисть, эта мысль не
давала ему покоя. Он знал, что перед ним не подделка. Он понял это, когда
увидел кусочек кости, торчавшей из обрубленного запястья, и присохшую к ней
черную плоть.
Рука была такой же древней, как он сам.
Рамзес отодвинул в сторону учебники биологии.
Положил кисть прямо под лампой и медленно размотал бинты. На бинтах стояла едва
различимая печать того, кто бальзамировал мумию, с египетскими словами, из
которых царь заключил, что мумия принадлежала к очень древней династии. Бедная
усопшая душа… Этот человек верил богам и мастерам, запеленавшим его.
«Не делай этого». И все-таки он полез под
рубашку, запустил руку в пояс с монетами, вынул наполовину опорожненный сосуд и
машинально открыл крышечку большим пальцем.
Капнул эликсиром на черную высохшую кисть.
Окропил ладонь и скрюченные пальцы.
Ничего.
Стало ли ему легче? Или он был разочарован?
Сначала он сам этого не понял. Царь посмотрел в окно. Сквозь ставни пробивался
серый рассвет, в каюте стало немного светлее. Может, для начала процесса нужен
солнечный свет? Хотя, когда он стоял со жрицей в пещере, солнечных лучей не
было. Он почувствовал на себе действие волшебства до того, как вышел на свет.
Естественно, лучи солнца усилили эффект. И он уснул, когда пробыл без солнца
несколько дней. Но он вовсе не нуждался в постоянном купании в солнечных лучах.
Ну что ж, слава богам, ему не удалось оживить
эту древнюю мертвую вещь! Слава богам, это зелье не всесильно!
Царь достал сигару, зажег ее и с наслаждением
вдохнул дым. Налил в стакан немного виски и с удовольствием выпил.
Каюта постепенно наполнялась светом. Рамзеса
вновь потянуло в объятия Джулии, но он понимал, что днем это невозможно. А
кроме того, ему нравился юный Саварелл и не хотелось намеренно обижать его. И
разумеется, ему вовсе не хотелось расстраивать Эллиота. Еще немного – и они с
Эллиотом станут настоящими друзьями.
Заслышав утренний шум на палубе, Рамзес
закупорил сосуд, убрал его в пояс с монетами и встал, собираясь переодеться. И
тут различил какой-то странный звук.
Теперь в прозрачном утреннем свете была
отчетливо видна вся каюта. Какое-то время Рамзес не осмеливался обернуться. Но
тот же звук послышался снова Шелест.
В висках у царя запульсировала кровь. Он
наконец обернулся и взглянул на кисть. Рука ожила! Рука шевелилась. Она лежала
кверху ладонью, на глазах обрастая плотью, увеличиваясь в размерах,
раскачиваясь, и в конце концов перевернулась, похожая на чудовищного краба на
пяти лапках, и стала царапать лист бумаги.
Рамзес в ужасе отшатнулся. Рука двигалась по
столу в его сторону, с усилием подползла к краю стола и со стуком упала на пол
возле его ног.
С губ Рамзеса сорвалась древняя египетская
молитва: «Боги потустороннего мира, простите меня за святотатство!» Дрожа от
ужаса, он попытался дотронуться до руки, но не смог.
Безумным взглядом он осмотрел каюту. Как
всегда, рядом стояла еда, полный поднос еды. Там должен быть нож. Царь быстро
нашел его, острый столовый ножик, подцепил руку и швырнул ее обратно на стол.
От прикосновения к лезвию пальцы судорожно задергались.
Царь придержал кисть левой рукой, а правой
стал бить ее ножом снова и снова и в конце концов разрубил грубую кожу и кости
на мелкие кусочки. Полилась кровь, настоящая кровь. О боги, куски плоти
продолжали шевелиться! Было совсем светло, и Рамзес увидел, что кости снова
обрастают розовой плотью.
Он бросился в крошечную ванную комнату,
схватил полотенце, прибежал обратно и завернул в него шевелящиеся куски ожившей
кисти. Потом прижал сверток рукояткой ножа, а сверху придавил лампой, вытащив
из розетки шнур. Кровавая масса внутри полотенца продолжала шевелиться.
Он стоял и плакал: «О Рамзес, какой же ты
дурак! Нет предела твоей глупости!» Царь схватил шевелящийся сверток, не
обращая внимания на живое тепло, проникавшее сквозь вафельную ткань, вышел на
палубу и выбросил содержимое полотенца за борт.
Кровавые куски тут же исчезли в воде. Царь
стоял, покрытый липким потом, держа в руке окровавленное полотенце. Его он тоже
выбросил за борт. Следом в воду полетел нож. Рамзес прислонился к стене, глядя
на золотистый песчаный берег, на далекие холмы, до сих пор сохранявшие
фиолетовый оттенок ночи.
Чувство времени притупилось. Царь снова слышал
рыдания во дворце. Он слышал, как плачет его слуга. Вот он подошел к дверям
тронного зала и распахнул их.
