Они переплыли реку, с помощью местного
проводника забрались на ожидающих их верблюдов и поехали к гигантскому храму,
где сохранились грандиозные статуи Рамзеса Великого.
Это было захватывающе: ехать верхом на таком
звере. Джулия смеялась ветру в лицо, хотя побаивалась смотреть на землю,
которая качалась далеко внизу. И все же, когда они остановились, она
обрадовалась. Рамзес спрыгнул на землю и помог ей спуститься.
Проводник увел верблюдов. Они стояли одни,
Джулия и Рамзес, под звездным небом, овеваемые легким пустынным ветерком.
Далеко вдали мерцали огоньки их палаточного лагеря. Джулия видела лампу,
светившую сквозь полупрозрачную ткань палатки, и крошечный огонек костра,
танцующий на ветру: он мигал, словно бы угасал, но потом снова превращался в
сноп желтого пламени.
Между гигантскими ногами бога-фараона они
прошли внутрь храма. Если на глаза Рамзеса и набежали слезы, то ветер унес их,
но вздох царя Джулия услышала. Почувствовав, как дрогнула его теплая ладонь,
она прижалась к нему.
Они шли дальше, рука об руку, – его глаза
все еще оглядывали величественные статуи.
– Куда ты отправился, – прошептала
она, – когда завершил свое царствование? Ты отдал трон Мернептаху и уехал…
– Я забрался на край света. Настолько
далеко, насколько хватило смелости. Куда не осмеливался заезжать смертный
человек. Я видел обширные леса Британии. Люди там носили шкуры животных,
прятались на деревьях и сверху стреляли деревянными стрелами. Я ездил на
Дальний Восток; я открывал города, которые теперь навсегда исчезли. Я уже
тогда начинал понимать, что эликсир действует на мой мозг так же, как на мышцы.
За считанные дни я мог выучить новый язык, я мог… как бы поточнее выразиться…
быстро адаптироваться. Но вместе с этим началась путаница.
– Что ты имеешь в виду?
Они остановились и теперь стояли на плотно
утрамбованном песке. Царь смотрел на Джулию сверху вниз, и лицо его освещалось
мягким сиянием звездного неба.
– Я больше не был Рамзесом. Я больше не
был царем. У меня не стало национальности.
– Я понимаю.
– Я говорил себе, что мир как таковой –
это все, что мне нужно. А что мне нужно еще, кроме как странствовать,
наблюдать? Но это было не так. Я должен был вернуться в Египет.
– Вот тогда ты и захотел умереть.
– И я пошел к фараону, к Рамзесу
Третьему, и сказал ему, что хочу стать его стражником. Это случилось тогда,
когда я убедился, что меня не берет ни один яд. Даже огонь не смог меня
уничтожить. Мне было очень больно, нестерпимо больно, но огонь меня не убил. Я был
бессмертен. И это сделал со мной один глоток эликсира. Бессмертен!
– Как это жестоко, – вздохнула
Джулия. Она не все поняла, но переспросить не осмеливалась и терпеливо ждала,
пока он сам расскажет.
– После храброго Рамзеса Третьего было
много других великих царей и цариц. Я приходил к ним, когда мне этого хотелось.
И так я стал легендой – призраком человека, который разговаривал только с
правителями Египта. Мое появление считалось великим знамением. Конечно же, у
меня была своя тайная жизнь. Я шатался по улицам Фив как самый обычный человек
– в поисках друзей, женщин, выпивки.
– Но никто не знал тебя настоящего, не
знал твоего секрета? – Джулия покачала головой. – Как ты мог это
вынести?
– Да, я больше не мог терпеть, –
согласился Рамзес. – И вот тогда я записал свою историю на папирусных
свитках, которые твой отец нашел в моей тайной лаборатории. Но в те далекие дни
я был храбрее. И меня любили, Джулия. Пойми.
Он помолчал, будто прислушиваясь к ветру.
– Мне поклонялись, – продолжал он. –
Как будто я все-таки умер и стал тем, кем объявил себя: стражником царского
дома, защитником правителей, палачом негодяев, преданным не царю, но самому
царству.
– Может, боги тоже чувствуют себя
одинокими?
Рамзес добродушно рассмеялся:
– Ты знаешь ответ. Но не понимаешь до
конца силы снадобья, которое превратило меня в того, кто я есть. Я сам не до
конца это понимаю. О, безрассудство тех первых лет: я постоянно проводил над
собой эксперименты, словно какой-нибудь физик. – Горькая складка пролегла
у его рта– Понять этот мир – вот наша задача, разве нет? Даже простые вещи
ускользают от нас.
– Да, с этим трудно спорить, –
прошептала Джулия.
– В самые трудные минуты я полагался
только на свою веру. Я понимал то, чего не понимали другие. «Все пройдет» – вот
древняя истина. И все-таки я так устал… так устал.
Он обнял ее, нежно прижимая к себе, и они
направились обратно. Ветер стих. Рамзес согревал Джулию, и только теперь она
полностью открыла глаза, не опасаясь, что в них попадут песчинки. Царь говорил
тихо, медленно, вспоминая:
– Потом на нашу землю пришли греки.
Александр, построивший много новых городов, сотворивший новых богов. Мне
хотелось только одного: погрузиться в сон, похожий на смерть. И все-таки я
боялся смерти, как всякий обычный человек.
– Понимаю, – прошептала Джулия,
чувствуя, как: дрожь пробежала по ее телу.
– Наконец я решился на трусливую сделку.
Уйду в гробницу, во тьму, – а это, я знал, лишит меня сил: постепенно
ослабею, погружусь в глубокий сон и уже не очнусь. Но жрецы царского дома, который
я охранял, будут знать, где я лежу, будут знать, что солнечный свет может
возродить меня к жизни. Они будут передавать этот секрет каждому новому
правителю Египта, предупреждая, что мое пробуждение должно сослужить добрую
службу Египту. И горе тому, кто осмелится разбудить меня из простого
любопытства или со злыми намерениями, потому что тогда я жестоко отомщу.
Они прошли через двери храма и остановились.
Рамзес оглянулся и в последний раз окинул взором колоссальные статуи. Лицо царя
купалось в лунном свете, падавшем сверху.
– Но во время сна ты был в сознании?
– Не знаю. Я не раз задавал себе этот
вопрос. Мне часто казалось, что я вот-вот проснусь, – в этом я уверен. И
мне снились сны. О, какие мне снились сны! И если я что-то узнавал, то это
происходило во сне. Понимаешь, сам я не мог проснуться. У меня не было сил
потянуть за цепь, приподнимавшую обитый железом ставень, который мог пропустить
в гробницу солнечный свет. Может быть, я и знал, что происходило снаружи. Во
всяком случае, позже меня ничто особенно не удивляло. Я превратился в легенду в
Рамзеса Проклятого, Рамзеса Бессмертного, который спит в пещере, ожидая, когда
какой-нибудь храбрый царь или царица Египта разбудит его. Не думаю, что они
верили этой легенде. Пока…
– …Не пришла она.
