«Ты не понимаешь, что говоришь!»
Замолчите, голоса прошлого! Надо слушать
только волны, разбивающиеся о прибрежный песок. Пройтись к тому месту, где было
старое римское кладбище, – они отнесли ее туда, к Марку Антонию.
Мысленным взором он снова увидел похоронную
процессию. Услышал плач. И что хуже всего – опять увидел ее в те последние
часы.
«Отстань от меня со своими обещаниями. Антоний
зовет меня из могилы. Я хочу к нему».
А теперь от нее не осталось и следа – только
его память. И легенды. Он снова услышал шум толпы, которая запрудила узкие
улочки, струилась вниз с холма, чтобы в последний раз увидеть ее в гробу в
мраморном мавзолее.
«Наша царица умерла свободной».
«Она обманула Октавиана».
«Она не стала рабыней Рима».
Боже, но ведь она могла стать бессмертной!
Катакомбы. Единственное место, куда он еще не
ходил. Почему он позвал с собой Джулию? Он, наверное, совсем слаб, раз не смог
обойтись без нее. И он так и не сказал ей ничего.
Царь видел, что ей интересно. Она выглядела
так мило в своем длинном бледно-желтом платье с кружевами. Все эти современные
женщины, казалось ему поначалу, надевали на себя слишком много тряпок. Но потом
он понял, в чем прелесть их одежд, – и ему стали казаться нормальными и длинные
узкие рукава с широкими манжетами, и перетянутые талии, и широкие развевающиеся
юбки.
И вдруг он пожалел, что они в Египте. Лучше бы
они были опять в Англии. Или в далекой Америке.
Но катакомбы он обязательно должен увидеть
перед отъездом. Так что они шли вместе с другими туристами, слушали нудный
голос экскурсовода, который рассказывал о том, как: здесь прятались христиане и
давным-давно совершались древние обряды.
– Ты уже бывал здесь раньше? –
прошептала Джулия. – Для тебя это важно?
– Да, – еле слышно ответил он,
крепко прижимая к себе ее руку. Ах, если бы он мог навсегда покинуть Египет!
Почему же так больно?
Нестройная группа перешептывающихся туристов
остановилась. Глаза Рамзеса беспокойно забегали по стене. Он увидел его, тот
узкий проход. Остальные двинулись вперед, боясь отстать от экскурсовода, а царь
потянул Джулию назад и, когда голоса туристов затихли вдали, включил
электрический фонарик и вошел в туннель.
Тот ли это путь? Он не был уверен. Он помнил
лишь то, что случилось тогда.
Тот же запах сырых камней. Латинские надписи
на стенах.
Они вошли в большую пещеру.
– Смотри, – позвала его
Джулия. – Там, наверху, в скале пробито маленькое окошко. Странно. А в
стенах какие-то крючья – видишь?
Ему казалось, что ее голос доносится откуда-то
издалека. Он хотел ответить, но не мог вымолвить ни слова.
Затуманенным взором он смотрел на
прямоугольный камень, на который показывала Джулия. Она произнесла слово
«алтарь».
Нет, это не алтарь. Ложе. Ложе, на котором он
проспал триста лет, – до тех пор, пока не открыли верхнее окно. Древние
цепи подняли тяжелый деревянный ставень, и вниз проникло солнце, согревая своим
теплом его веки.
Он услышал голос Клеопатры: «О боги, это
правда! Он жив!» Ее глубокий вздох эхом прокатился под каменными сводами
пещеры. Солнечные лучи согревали его тело.
«Рамзес, проснись! – закричала
она. – Тебя призывает царица Египта!»
Он почувствовал покалывание во всем теле;
почувствовал, как дрогнули его волосы. Еще не очнувшись от сна, он сел и увидел
перед собой юную женщину с черными волосами, свободно спадавшими на плечи. И
старого жреца, который дрожал от страха и что-то бормотал себе под нос,
молитвенно сложив ладони. Жрец беспрерывно кланялся.
«Рамзес Великий! – воскликнула
она. – Царица Египта нуждается в твоем совете».
Снаружи, из века двадцатого, врывались в
пещеру столбы золотистой пыли. С улиц Александрии доносился рев автомобилей.
– Рамзес!
Он обернулся. На него смотрела Джулия
Стратфорд.
– Красавица моя, – прошептал он и
нежно обнял ее – не со страстью, а с любовью. – Моя прекрасная Джулия.
Чаепитие проходило в гостиной. Название сего
ритуала вызвало у царя приступ безудержного смеха. Лепешки, яйца, бутерброды с
сыром – что это, если не еда? Но ему это как раз подходило. Он мог съесть в три
раза больше, чем они, и все равно страшно проголодаться к ужину.
Рамзес наслаждался присутствием Джулии. И тем,
что рядом нет ни Алекса, ни Самира, ни Эллиота.
Он сидел и смотрел на море шляпок с перьями,
на легкомысленные зонтики. И на огромные сверкающие автомобили с открытым верхом,
подкатывающие к центральному входу, возле которого стояло множество таких же
открытых экипажей.
Внешностью теперешние египтяне не походили на
людей его эпохи. Произошло полное расовое смешение. Джулия сказала, что в
Греции он увидит ту же картину. А сколько еще городов предстоит ему посетить!
Стало ли ему легче?
– Ты была так терпелива со мной, –
улыбаясь, сказал он. – Ты не просила никаких объяснений.
О, как она ослепительно прекрасна в этом
шелковом платье с бледными цветочками, с кружевами на запястьях и с маленькими
жемчужными пуговками, которые так ему нравятся! Хорошо, что она не надела то
открытое платье, которое было на ней в первую ночь на корабле. Вид ее
обнаженного тела сводил его с ума.
– Ты все расскажешь, когда сам этого
захочешь, – сказала Джулия. – Для меня невыносимо только одно:
видеть, как ты страдаешь.
– Все именно так, как ты говорила, –
пробормотал Рамзес. Он уже выпил свой чай, напиток, который ему никогда не
нравился. Ни то ни се. – Все сгинуло без следа. Мавзолей, библиотека,
маяк. Все, что построил Александр, что построила Клеопатра. Скажи, почему тогда
в Гизе до сих пор стоят пирамиды? Почему сохранился мой дворец в Луксоре?
– Ты хочешь увидеть их? – Джулия
наклонилась над маленьким столиком и взяла царя за руку. – Ты готов ехать прямо
сейчас?
– Да, уже пора. А после того как
посмотрим на них, можем уехать из этой страны. Ты и я… То есть если ты хочешь
остаться со мной.
Какие чудесные карие глаза с длинной бахромой
густых ресниц, какая чистая улыбка, какие нежные губы…
Из лифта вышли Самир и граф со своим милым
сыном-простофилей.
– Я поеду с тобой хоть на край
света, – прошептала Джулия.
