– Почему же, я знаю, – возразил
Рамзес.
– У каждого своя собственная
гипотеза! – слегка повышая голос и выразительно глядя на Рамзеса,
произнесла Джулия.
– Ладно, ради бога, – сказал
Алекс, – человек строит колоссальные памятники в свою собственную честь по
всему Египту. Вы же не будете возражать, если я скажу, что люди были бы более
счастливы, выращивая цветы на клумбах…
– Юноша, вы меня удивляете! –
проговорил Рамзес. – Что вы знаете о народе Египта? Рабы!.. Вы рассуждаете
о рабах, а на ваших свалках полным-полно голодных детей. Люди любят памятники,
они гордятся своими храмами. Когда Нил разливался, работать в полях было
невозможно, и памятники становились страстью нации. Труд не был принудительным.
Фараон был богом и вынужден был делать то, чего от него ожидал народ.
– Вы наверняка что-то
приукрашиваете, – сказал Эллиот, но видно было, что он восхищается
Рамзесом.
Генри побелел. Теперь он вовсе не шевелился.
Новый бокал виски оставался нетронутым.
– Ничего подобного, – возразил
Рамзес. – Египтяне гордились Рамзесом Великим. Он выгнал врагов, покорил
хеттов, он поддерживал мир в Верхнем и Нижнем Египте в течение шестидесяти
четырех лет своего правления! Разве другие фараоны способны были принести мир
народам Великой реки? Вы ведь знаете, что было потом?
– Реджинальд! – вмешалась
Джулия. – Неужели это имеет такое большое значение?
– Ну, для друга твоего отца это очень
важно, – сказал Эллиот. – Подозреваю, что все древние цари были
настоящими тиранами. Думаю, они забивали до смерти тех, кто не желал работать
на строительстве этих нелепых памятников. Например, пирамид…
– Вы неглупый человек, лорд
Рутерфорд, – перебил его Рамзес. – Вы… как это сказать… вы дразните
меня. Разве не били кнутами тех англичан, которые строили собор Святого Павла
или Вестминстерское аббатство? А знаменитый лондонский Тауэр? Кто его строил?
Разве не рабы?
– Никто не может ответить на эти
вопросы, – примирительно сказал Самир. – Наверное, не следует
пытаться…
– В ваших словах есть доля истины, –
согласился Эллиот. – Но, возвращаясь к Рамзесу Великому, вы ведь не
станете утверждать, что он был скромным правителем? Стиль, в котором выдержаны
его памятники, на самом деле смешон из-за своей напыщенности.
– Сэр, ну что вы, право… – начал
Самир.
– Ничего подобного, – возразил
Эллиоту Рамзес– Это стиль эпохи. Именно таким народ хотел видеть своего
правителя. Разве не понятно? Правитель и народ были едины.
Великому народу необходим был великий
правитель, который выражал бы его чаяния, желания, надежды, был бы оплотом
людского благосостояния.
– О, вы что же, хотите сказать, что
старикан был жертвой? – фыркнул Алекс. Джулия никогда не видела его таким
агрессивным.
– Наверное, современный человек не в
состоянии понять образа мыслей древних, – сделал вывод Эллиот. – И
это не удивительно. И древний человек, окажись он в нашем времени, вряд ли смог
бы понять наши ценности.
– Вас не так трудно понять, –
возразил Рамзес. – Вы настолько хорошо научились самовыражению, что в
вашей жизни уже нет места загадкам и недомолвкам. Ваши книги и газеты
рассказывают обо всем на свете. Вы не так уж сильно отличаетесь от своих
предков. Вы жаждете любви, комфорта, справедливости. Об этом же мечтал
египетский крестьянин, обрабатывавший поля. Этого же хотят и рабочие Лондона.
Как и тогда, богатые ревностно охраняют то, чем владеют. Как и тогда, жадность
является причиной большинства преступлений.
Он посмотрел на Генри, который на этот раз
тоже смотрел на него в упор. Джулия умоляюще взглянула на Самира.
– Странно, – сказал Алекс. – Вы
говорите о нашем времени, как будто сами не живете в нем.
– Значит, вы полагаете, – вновь
вступил в разговор Эллиот, – что мы ничем не лучше и не хуже древних
египтян?
Генри залпом выпил виски, потом потянулся к
вину. Его побледневшее лицо блестело от пота, нижняя губа предательски дрожала.
Он выглядел совершенно больным.
– Нет, не совсем так, – задумчиво
проговорил Рамзес. – Вы лучше. Лучше в тысячу раз. И все-таки вы такие же
люди. Вы так и не нашли ответов на многие вопросы. Электричество, телефоны –
настоящее чудо. Но бедные до сих пор голодают. Люди убивают друг друга из-за
того, что не могут нормально зарабатывать. Проблема дележа, распределения
технических чудес и богатства все еще существует.
– Ну вот, приехали. Марксизм, как я и
говорил, – сказал Алекс. – В Оксфорде нам рассказывали, что Рамзес
Второй был жестоким тираном.
– Спокойно, Алекс, – оборвал его
Эллиот и повернулся к Рамзесу: – Почему вас так занимают проблемы жадности и
власти?
– Оксфорд? Что такое Оксфорд? –
спросил Рамзес, глядя на Алекса.
Потом снова посмотрел на Генри, и тот резко
отодвинулся на стуле. Чтобы сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться за
стол. Тем временем официанты унесли рыбу и подали на стол жареных цыплят с
картошкой.
Кто-то снова наполнил бокал Генри, и он
немедленно выпил.
– Тебе будет плохо, – процедил
сквозь зубы Эллиот.
– Подождите-ка, – сказал
Алекс. – Вы что, никогда не слышали об Оксфорде?
– Нет, а что это такое? – спросил
Рамзес.
– Оксфорд, эгоизм, аспирин,
марксизм, – сказал Эллиот. – Ваша голова в тумане, мистер Рамсей.
– Ну да, как вон та колоссальная
статуя! – улыбнулся Рамзес.
– Значит, вы все-таки марксист, –
сказал Алекс.
– Алекс, мистер Рамсей не
марксист. – Джулия больше не могла сдерживать ярость. – Насколько я
помню, твоим любимым предметом в Оксфорде был спорт, не так ли? Футбол, гребля.
Ты ведь никогда не изучал ни египетской истории, ни марксизма.
– Да, милая. Я ни черта не знаю о Древнем
Египте, – согласился Алекс, слегка сконфузившись. – Да, мистер
Рамсей, у поэта Шелли есть замечательная поэма, как раз о Рамзесе Великом. Вы
ведь слышали о ней? Постойте-ка, один противный учителишка когда-то заставил
меня зубрить ее наизусть…
– Может, вернемся к разговору о
поездке, – предложил Самир. – В Луксоре будет очень жарко. Наверное,
вам не захочется…
– Да, еще меня интересует цель вашего
путешествия, – сказал Эллиот. – Вы хотите проверить заявления,
сделанные так называемой мумией?
