И еще одно воспоминание настигло его – тихо и
стремительно, как вероломный убийца Мавзолей, мраморные коридоры, колонны и
хрупкая фигурка Клеопатры; она бежит за ним, а он уходит – все быстрей и
быстрей, подальше от тела Марка Антония, лежащего на позолоченной кушетке.
«Ты можешь вернуть его к жизни! – кричала
она. – Ты знаешь, что можешь. Еще не поздно. Рамзес! Дай его нам обоим,
Марку Антонию и мне! Рамзес, не отворачивайся от меня!» Ее длинные ногти
царапали его руку.
Он в ярости обернулся, схватил ее за плечи и
отшвырнул назад. Она упала и разразилась рыданиями. Как слаба она была, как
измучена, с этими черными тенями под глазами…
Птица скрылась над крышами Лондона. Взошло
солнце, осветив клубящиеся облака странным белесым светом.
Взгляд царя затуманился; сердце бешено
колотилось в груди. Он плакал, как беспомощное дитя. О боги, почему же он
решил, что уже не способен испытывать боль?
Столетия минули в великой немоте сна, и вот
его разбудили. Теперь оцепенение прошло, и его снова поджидает жар любви и
горя. Эта минута – всего лишь первый привкус страдания. Что же ждет его в
будущем, когда и душа его, и сердце окончательно проснутся? Какие муки и
потрясения?
Рамзес посмотрел на бутылочку, зажатую в руке.
Его охватил соблазн бросить склянку на мостовую – пусть драгоценные капли
оросят эту грязную вонючую улицу. А остальные бутылочки он отнесет куда-нибудь
подальше от Лондона, туда, где растет трава, и только полевые цветы станут
свидетелями того, как он выльет остатки эликсира на землю.
Но к чему обманывать самого себя? Он знал, как
приготовить эликсир! Он запомнил, что было написано на той дощечке. Он не мог
уничтожить то, что навеки осталось в его памяти.
Самир вышел из кеба, поднял воротник,
защищаясь от лютого ветра, и, засунув руки в карманы, прошел еще пятьдесят
ярдов до нужного ему места. Вот этот дом на углу. Он поднялся по каменным
ступеням и постучал в дверь.
Женщина в черном шерстяном платье пригласила
его войти. Самир молча прошел в тесную комнату, заставленную столами и
стеллажами, на которых расположились вещи из Египта. На краю одного из столов
лежали папирусные свитки и лупа. В комнате сидели два египтянина. Они читали
утренние газеты и курили.
Самир взглянул на папирус. Ничего интересного.
Он посмотрел на длинную желтую мумию с неплохо сохранившимися пеленами.
– А, Самир, зря ты пришел, – сказал
египтянин по имени Абдель. – Обычная рыночная подделка. Работа Заки, ты
его знаешь. Кроме вот этого парня… – Он указал на мумию. – Он
настоящий, но не стоит твоего внимания.
И все-таки Самир подошел к мумии поближе.
– Остатки частной коллекции, –
сказал Абдель. – Не твоего уровня.
Самир кивнул.
– Я слышал, на рынке появились редкие
монеты Клеопатры, – заискивающе произнес Абдель. – Вот бы взглянуть
на них хоть краем глаза!
– Мне нужен паспорт, Абдель, –
сказал Самир. – Гражданские документы. Причем быстро.
Абдель ответил не сразу. Он с интересом
наблюдал за Самиром, который опустил руку в карман.
– И еще деньги. Они мне тоже понадобятся.
Самир вытащил из кармана блестящую монету с изображением Клеопатры.
Абдель схватил ее, даже не поднявшись со
стула. Самир спокойно смотрел, как египтянин изучает монету.
– Осторожность, мой друг, – сказал
Самир. – Быстрота и осторожность. Давай обсудим детали.
Вернулся Оскар. Теперь могут возникнуть
проблемы, думала Джулия, в том случае, если Рита проболтается. Правда, Оскар
вряд ли поверит ей. Он считает Риту дурочкой.
Когда Джулия спустилась вниз, дворецкий как раз
отпирал дверь. В руках у него был букет роз. Он передал хозяйке письмо,
приложенное к букету.
– Только что принесли, мисс, –
сказал Оскар.
– Да, я знаю.
Джулия с облегчением увидела, что письмо не от
Алекса, а от Эллиота, и поспешно прочитала его. Оскар ждал.
– Позвони графу Рутерфорду, Оскар.
Передай, что я вряд ли смогу прийти к нему на ужин. Скажи, я позвоню позже и
все объясню.
Оскар уже собрался уходить, но Джулия вынула
из букета одну розу и сказала:
– Поставь их в гостиной.
Она вдохнула аромат цветка и дотронулась до
нежных лепестков. Что ей делать с Алексом? Пока еще рано что-либо
предпринимать, но каждый новый день все больше и больше осложняет ситуацию.
Рамзес… Кто он такой? Вот что ее занимает
больше всего.
Дверь отцовской спальни открыта, кровать
застелена.
Джулия поспешила в оранжерею. Еще не дойдя до
двери, увидела пышную бугенвиллею, усыпанную крупными красными цветами.
Надо же, вчера она даже не заметила, что
бугенвиллея цветет. А папоротники… что за чудо! И лилии повсюду распустились и
зацвели.
– Что за чудеса! – произнесла
Джулия.
И увидела Рамзеса, который, сидя на плетеном
стуле, наблюдал за ней. Он был одет для выхода, не допустив на сей раз ни одной
ошибки. Каким красивым и элегантным выглядел он в ярких лучах солнца! Волосы
стали еще гуще, пышнее, в огромных голубых глазах таилась глубокая печаль; но
вот он улыбнулся своей неотразимой улыбкой, и его лицо засияло.
В первую минуту Джулии стало почему-то
страшно: ей показалось, что он вот-вот заплачет. Но Рамзес встал со стула,
подошел к ней и легонько погладил по щеке.
– Настоящее чудо – это ты, – сказал
он.
Джулии захотелось обнять его, но она
продолжала стоять и лишь молча смотрела на него, ощущая его близость. Потом
протянула руку и коснулась его лица.
А теперь надо отступить на шаг – это она уже
знала. Но царь удивил ее. Он отступил сам и, коснувшись губами ее лба, сказал:
– Я хочу поехать в Египет, Джулия. Рано
или поздно мне все равно придется туда поехать. Так лучше уж сейчас.
Грусть и усталость слышались в его голосе.
Вчерашняя нежность сменилась печалью. Глаза казались глубже и темнее. Джулия не
ошиблась: он был готов заплакать – и ей снова стало страшно.
Боже, как же он страдает!
– Конечно, – согласилась она. –
Мы поедем в Египет, вместе поедем…
– Я надеюсь на это, – сказал
Рамзес. – Джулия, я не стану своим в этом веке, пока не попрощаюсь с
Египтом, с моим прошлым в Египте.
– Я понимаю.
