– Да кто же мне поверит, мисс? –
всплеснула руками горничная. – Но я не понимаю… Как же он спрятался в этом
ящике? И почему он столько ест?
Джулия даже не сразу сообразила, что ответить.
В каком же мире живет ее горничная?
– Рита, здесь не о чем
беспокоиться. – Джулия взяла руки горничной в свои. – Ты поверишь
мне, если я скажу, что он почтенный человек, а это самое главное?
Рита непонимающе уставилась на хозяйку.
Маленькие голубые глазки ее расширились.
– Но, мисс, – прошептала она, –
если он почтенный человек, то почему ему пришлось проникать в Лондон таким
образом? И как он не задохнулся под всеми этими тряпками?
Джулия какое-то время молчала.
– Рита, – наконец сказала
она, – этот план придумал мой отец. Это была его идея.
«Суждено ли нам гореть в аду за произнесенную
ложь? – подумала девушка. – Особенно за такую, которая мгновенно
успокаивает других людей?»
– Могу еще добавить, – сказала
она, – что этот человек выполняет важную миссию в Англии. Но об этом знают
лишь несколько человек в правительстве.
– О… – Рита выглядела
обескураженной.
– Разумеется, несколько человек в
«Судоходной компании Стратфорда» тоже в курсе, но все равно ты не должна болтать
об этом. Не говори ни слова ни Генри, ни дяде Рэндольфу, ни лорду Рутерфорду –
в общем, никому.
Рита кивнула:
– Конечно, мисс. Я ведь не знала…
Когда дверь за горничной захлопнулась, Джулия
не смогла удержаться от смеха. Ей пришлось зажать рот ладонью, как школьнице.
Но идея действительно была гениальной. Какой бы безумной она ни казалась на
первый взгляд, все равно ей не сравниться с тем, что произошло на самом деле.
На самом деле… Джулия села перед зеркалом и
стала вынимать шпильки из волос. Глядя на собственное отражение, она
почувствовала, что изображение подергивается дымкой, словно кто-то набросил на
гладкую поверхность вуаль. Девушка видела знакомую комнату, букеты цветов,
белое кружевное покрывало на постели – ее мир, в котором она счастливо жила все
эти годы и который больше не имел для нее никакого значения.
Джулия машинально причесалась, встала,
переоделась в ночную рубашку и забралась под одеяло. Свечи все еще горели,
комната тонула в мягком полумраке. Упоительно благоухали цветы.
Завтра она отведет его в музей, если, конечно,
он этого захочет. Может быть, они даже отправятся за город на поезде. А может,
сходить в Тауэр? Или еще куда-нибудь… куда-нибудь… куда-нибудь…
И внезапно все мысли исчезли из ее головы:
Джулия увидела его. Его и себя. Вместе.
Самир почти час просидел за столом. За это
время он осушил полбутылки «Перно», своего любимого ликера. Он пристрастился к
нему еще в Каире, во французском кафе. Египтянин не был пьян: алкоголь лишь
снял лихорадочное возбуждение, охватившее его, как только он вышел из дома
Стратфордов. Но стоило ему подумать о том, что произошло, сердце опять
заколотилось.
Внезапно Самир услышал стук в окно. Его
кабинет выходил на задний двор музея. Во всем здании сейчас светилось,
наверное, только его окно, ну, может быть, еще одно, у входа, в комнате ночных
охранников.
Египтянин не мог рассмотреть фигуру
стучавшего, но точно знал, кто это. Он вскочил на ноги до того, как стук
повторился. Самир вышел в коридор, подошел к двери черного хода и распахнул ее.
В мокром плаще и полурасстегнутой рубашке
перед ним стоял Рамзес Великий. Самир отступил в темноту. Дождевые капли
блестели на каменных стенах музея, на брусчатке перед входом, но никакой блеск
не мог сравниться с божественным сиянием, исходящим от высокой фигуры, стоявшей
перед ним.
– Что я могу сделать для вас, сир? –
спросил Самир.
– Я хотел бы войти, честный
человек, – ответил Рамзес. – Если ты позволишь, мне хотелось бы
посмотреть на реликвии моих предков и моих потомков.
Дрожь пробежала по телу египтянина при этих
словах. Он почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Невозможно было
передать восторженное благоговение, охватившее Самира.
– С радостью, сир, – ответил
он. – Позвольте мне быть вашим гидом. Это великая честь для меня.
Эллиот заметил, что в библиотеке Рэндольфа
горит свет. Он припарковал машину у тротуара возле старой конюшни, с трудом
выбрался из нее, кое-как преодолел несколько ступенек и позвонил. Дверь открыл
сам Рэндольф. Он был в одной рубашке, и от него сильно пахло спиртным.
– Господи боже! Ты знаешь, который
час? – спросил он.
Рэндольф повернулся, предоставив Эллиоту
следовать за ним в библиотеку. Это была удивительная комната: кожаная мебель,
гравюры с изображением лошадей и собак, искусно составленные карты – такие мало
где увидишь.
– Честно тебе признаюсь, – сказал
Рэндольф, – я слишком устал для экивоков. Ты пришел в самый подходящий
момент. Мне нужен твой совет.
– Относительно чего?
Рэндольф направился к столу, гигантскому
сооружению, украшенному затейливой резьбой, заваленному бумагами,
бухгалтерскими книгами и счетами. Среди бумаг виднелся невообразимо уродливый
телефонный аппарат, рядом с которым примостились кожаные футляры для скрепок,
ручек и карандашей.
– Древние римляне… – пробормотал Рэндольф,
усаживаясь за стол и отхлебывая из стакана. Он даже не подумал предложить
Эллиоту сесть или выпить вина. – Что они делали, Эллиот, когда чувствовали
себя опозоренными? Они вскрывали себе вены, правда? И спокойно истекали кровью.
Внимательно посмотрев на друга, Эллиот
заметил, что глаза у него покраснели, а руки подрагивают. Тяжело опираясь на
палку, он подошел к столу, налил себе вина из хрустального графина, снова
наполнил стакан Рэндольфа и уселся в кресло.
Рэндольф безучастно следил за его действиями.
Облокотившись на стол и запустив пальцы в седеющие волосы, он вперил невидящий
взгляд в груду бумаг.
– Если память мне не изменяет, –
заговорил Эллиот, – Брут бросился на собственный меч. Позже Марк Антоний
пытался повторить это, но безуспешно. Потом он повесился в спальне Клеопатры.
Сама же царица предпочла умереть от укуса змеи. Хотя в принципе ты прав: время
от времени римляне действительно вскрывали себе вены. Но хочу тебе напомнить:
никакие деньги не стоят человеческой жизни. Ты не должен даже думать об этом.
