Он немедленно начал одеваться, тщетно пытаясь вспомнить, что
же говорил ему Доменико.
— Я заказал для нас номер с ужином в «Ингилтерре»
[31]
, — сообщил Доменико.
Это было то самое роскошное заведение у моря, где Тонио
отдыхал после ночи, проведенной на склоне горы. На миг он замер, услышав
название, но потом обулся и снял с крючка шпагу.
— Прости. Не знаю, чем были заняты мои мысли, —
пробормотал он.
* * *
Он испытал еще более жгучий стыд, когда они вошли в номер.
Это были не те комнаты, которые отвели ему в прошлый раз, но из них открывался
прекрасный вид на море, и сквозь свежевымытые оконные стекла отлично просматривалась
совершенная белизна освещенного лунным светом песка.
В отдельной маленькой спальне стояла кровать, а ужин был
сервирован в большой комнате — на белой скатерти и с серебром.
Все было очень мило, но Тонио не мог сосредоточиться на том,
что говорил Доменико.
А говорил он о соперничестве между Лоретта и его учителем, о
том, как робеет перед римской публикой, почему он должен ехать в Рим и почему
не мог впервые выйти на сцену в Неаполе.
— Помимо всего, посмотри, что римляне сделали с
Перголези.
— Перголези... Перголези, — прошептал
Тонио. — Я слышу это имя повсюду.
Но это была одна видимость беседы. Взгляд его скользил по
белым панелям стен, по нарисованным на них темно-зеленым листьям, красным и
синим цветам. В приглушенном свете все казалось пыльным, сумрачным. Но упругая,
бледная кожа Доменико выглядела такой нежной...
Он должен был купить ему какой-нибудь подарок. Просто
ужасно, что он не сделал этого! Что теперь, черт побери, сказать в свое
оправдание?
— Ты приедешь! — повторил Доменико.
— Что? — не понял Тонио.
Доменико с отвращением отбросил нож. Он закусил губу и стал
похож на красивого ребенка, сердитого и обиженного. Потом взглянул на Тонио
так, словно не мог поверить в происходящее.
— Приедешь в Рим, — повторил он. — Ты должен
приехать! Тонио, ты ведь не из тех студентов, кого обучают из милости. Если ты
скажешь маэстро Маффео, что должен поехать, он позволит тебе. Ты можешь
приехать с графиней! Почему вообще...
— Доменико! Я не могу приехать в Рим! Почему я должен
ехать в Рим?
Не успел Тонио выговорить эти слова, как отдельные куски
разговора вдруг всплыли в его памяти.
На лице Доменико была написана такая боль, что Тонио не мог
смотреть на него.
— Ты просто волнуешься, и без всякой на то
причины, — решил успокоить его Тонио. — Ты произведешь сенсацию!
— Я не волнуюсь, — прошептал Доменико. Он
отвернулся в сторону и смотрел куда-то в угол. — Тонио, я думал, что ты
захочешь поехать туда...
— Я бы поехал, если бы мог, но я не могу вот так взять
и уехать.
Видеть Доменико в таком состоянии было невыносимо. Он
выглядел совершенно несчастным. Тонио провел рукой по волосам. Он чувствовал
усталость; плечи болели, и больше всего на свете ему хотелось спать. Внезапно
перспектива остаться в этой комнате еще хоть на мгновение показалась ему невыносимой.
— Доменико, когда попадешь в Рим, ты не будешь думать
обо мне, наверняка не будешь, — сказал он. — Ты забудешь и меня, и
всех, кого знал здесь.
Мальчик не смотрел на него. Он сидел, уставившись в одну
точку, словно не услышал ничего из того, что сказал Тонио.
— Ты будешь знаменитым, — продолжал Тонио. —
Боже мой, что сказал маэстро? Если бы ты захотел, то поехал бы в Венецию или
прямо в Лондон. Ты знаешь это так же хорошо, как и я...
Доменико отложил салфетку и поднялся со стула. Он обошел
вокруг стола и, прежде чем Тонио успел остановить его, встал перед ним на
колени.
— Тонио! — воскликнул он. — Я хочу, чтобы ты
поехал со мной. Не только в Рим, но и дальше. Я не поеду в Венецию, если ты не
захочешь туда ехать. Мы можем отправиться в Болонью и Милан, а потом в Вену.
Или поедем в Варшаву, Дрезден, не важно куда, но я хочу, чтобы ты был со мной.
Я не собирался просить тебя об этом до Рима, потому что видел, что все идет
хорошо, но теперь, раз так вышло, я... Я не в силах об этом думать. Но раз
все... Тонио...
— Нет. Нет, прекрати, — оборвал Тонио. — Ты
не понимаешь, что говоришь, и это не обсуждается. Я не могу бросить учебу.
— Не навсегда, — убеждал его Доменико. —
Только вначале, может быть, первые полгода. Тонио, у тебя есть средства! Если
бы ты был беден, но ты никогда не испытывал нужды, и ты...
— Это здесь совершенно ни при чем! — воскликнул
Тонио, внезапно разозлившись. — Я просто не хочу ехать с тобой! Что вообще
дало тебе повод думать, что я с тобой поеду!
Тут же он пожалел о своих словах. Но было уже поздно.
Доменико отошел к окну. Он стоял спиной к комнате, и его
худенькая фигурка терялась в полутьме. Тонио почувствовал, что должен утешить
его.
Но он не понимал, до какой степени оскорбил Доменико, пока
мальчик не обернулся и снова не приблизился к нему.
Лицо Доменико — сморщенное, маленькое — было залито слезами.
Он кусал губы, и глаза его лихорадочно блестели.
Тонио был в отчаянии.
— Я и не представлял, что ты так нуждаешься в моем
присутствии, — начал было он, но, испугавшись дрожи в голосе, замолчал,
совершенно убитый.
Как все дошло до этого?
Он-то думал, что этот мальчик такой сильный, такой
хладнокровный. Холодность была такой же частью его шарма, как красивый рот,
умелые руки, изящное, податливое тело.
Пристыженный и несчастный, Тонио почувствовал себя еще более
одиноким, чем когда-либо. Если бы только он мог притвориться, что любит
Доменико, хотя бы на мгновение!
Но тут, словно прочитав его мысли, Доменико тихо проговорил:
— Ты не любишь меня.
— Я не знал, что тебе это нужно, — сказал
Тонио. — Клянусь, что не знал! — Почувствовав, что сам может
расплакаться, он разозлился. В нем проснулась жестокость, которую он так часто
проявлял в постели. — Боже правый, — воскликнул он, — да кем мы
вообще были друг для друга!
— Мы были любовниками! — ответил Доменико самым
тихим, самым интимным шепотом.
