— Говори так, чтобы я мог понимать тебя, —
решительно заявил Тонио.
Вино бурлило в его венах, и, несмотря на спокойный тон, он
внутренне трепетал. В какой-то миг он испытал настоящий страх, представил себе,
как стальной клинок вонзается в его плоть. Но в тот же миг понял, что времени
бояться у него нет. Он сделал еще один шаг назад, чтобы увеличить дистанцию и
лучше видеть противника, который был гораздо выше его и уже вытягивал длинную —
кажется, бесконечную — руку евнуха, готовясь вонзить смертельный клинок.
Гвидо вышел вперед, явно собираясь снова толкнуть Лоренцо, и
тот немедленно развернулся к нему. Все поняли, что он угрожает всерьез и что
сейчас он пырнет Гвидо.
Тут вмешался кто-то третий — в полумраке не было видно, кто
именно, — и оттащил Гвидо.
Но маэстро снова попытался схватить Лоренцо, и тот уже
замахнулся на него, когда Тонио, стремясь защитить учителя, с громким криком
рванулся вперед.
Лоренцо резко обернулся к нему.
Дальнейшее произошло так быстро, что Тонио ничего не успел
понять. Мальчик подскочил к нему, его длинная рука метнулась вперед, а Тонио
вывернулся из-под нее и почувствовал, как его клинок входит в тело Лоренцо. Но
потом лезвие остановилось, и Тонио со всей силой нажал на него, прорываясь
сквозь одежду, или плоть, или кость, или что там еще сдерживало его, и
почувствовал, как кинжал вдруг пошел легко, беспрепятственно. Не удержавшись,
Тонио повалился на Лоренцо.
Левой рукой мальчик вцепился ему в лицо, а когда Тонио
вытащил клинок, сделал несколько нетвердых шагов назад.
Толпа ахнула. Сузив от ненависти глаза, Лоренцо держал
кинжал высоко над головой. И вдруг его глаза расширились, и он упал,
бездыханный, на пол, к ногам Тонио.
А Тонио уставился на него, не веря своим глазам.
Ему показалось, что вся толпа стала единым телом, мягко
выпихивающим его из таверны. Кричала какая-то женщина, а он по-прежнему не
понимал, что с ним происходит. Чьи-то руки поворачивали, толкали его, подтащили
к двери, вывели в темную аллею. Кто-то торопливо шептал ему: «Уходи, уходи вот
сюда, уходи скорее!» И неожиданно оказалось, что это Гвидо толкает его вперед.
Наверное, это было инстинктивным порывом толпы, кинувшейся
защитить его. Следовало позвать жандармов, и поэтому люди отослали убийцу куда
подальше. Никто не хотел, чтобы жандармы решали, кто прав, а кто виноват.
Тонио был так слаб и напуган, что Гвидо пришлось сначала
втаскивать его в кабриолет, а потом вести под руку через ворота консерватории.
Тонио продолжал оглядываться назад, туда, откуда они пришли, даже когда Гвидо
затащил его в свою темную студию.
Он пытался что-то сказать, но Гвидо жестом приказал молчать.
— Но я... я... — Тонио задыхался, словно ему не
хватало воздуха.
Гвидо покачал головой и демонстративно сжал губы. Но, видя,
что Тонио не понял, прошептал:
— Не говори ничего!
* * *
На следующий день Тонио пытался заниматься, поражаясь тому,
что абсолютно владеет голосом и может с легкостью выполнять все упражнения.
Если и было получено официальное подтверждение гибели
Лоренцо, то он ничего об этом не знал.
Отказавшись от завтрака и обеда (сама мысль о еде вызывала у
него отвращение), он время от времени ложился на постель у себя в комнате и
думал о том, что же с ним будет.
Конечно, тот факт, что Гвидо вел себя как обычно,
обнадеживал. Тонио знал, абсолютно точно знал, что, окажись он в опасности,
Гвидо обязательно сказал бы ему.
Но когда все собрались за вечерней трапезой, он различил
шепоток, пробежавший по трапезной с его появлением. Все до единого то и дело
поглядывали на него.
Неоскопленные мальчики, которых он настойчиво избегал все
это время так, словно они вообще не существовали, еле заметно, но очень
многозначительно кивали ему, когда встречались с ним взглядом. А маленький
флорентиец Паоло, который всегда успевал сесть за столом неподалеку от Тонио,
не отрывал от него глаз и совершенно забыл о еде. Его круглое курносое личико
светилось искренним восхищением и то и дело озарялось лукавой улыбкой. Что
касается остальных кастратов за столом, то они явно признали авторитет Тонио,
так как ему первому передали хлеб и общий кувшин с вином.
Но Доменико нигде не было видно. Впервые Тонио хотелось,
чтобы он был рядом, не голым в постели наверху, а здесь, рядом с ним за столом.
Когда он явился в театр для участия в вечерней репетиции,
Франческо, скрипач из Милана, подошел к нему и вежливо спросил, слышал ли он
когда-либо у себя в Венеции великого Тартини.
Тонио отвечал утвердительно. Он слышал и Тартини, и Вивальди
в то последнее лето на Бренте.
Все происходящее было так неожиданно и так странно!
* * *
В конце концов, совсем измученный, Тонио поднялся к себе.
Даже не видя Доменико в темноте, он знал, что тот здесь. И выпалил, не в силах
больше сдерживаться:
— Лоренцо погиб так глупо! Глупо и бессмысленно!
— Наверно, на то была воля Божья, — ответил
Доменико.
— Ты издеваешься надо мной! — вспылил Тонио.
— Нет. Он ведь толком не мог петь. И все это знали. А
что такое евнух, который не может петь? Для него лучше было умереть, —
совершенно искренне пожал плечами Доменико.
— И маэстро Гвидо — евнух, который не может
петь, — сердито прошептал Тонио.
— И маэстро Гвидо дважды пытался лишить себя
жизни, — холодно заметил Доменико. — А кроме того, маэстро Гвидо —
лучший учитель в консерватории. Даже маэстро Кавалла с ним не сравнится, и все
это знают. Но Лоренцо? Что мог делать Лоренцо? Хрипеть в какой-нибудь
деревенской церквушке, где не слыхивали никого получше? Мир полон таких
евнухов. На то была Божья воля.
На этот раз он пожал плечами довольно устало, а вслед за тем
обнял Тонио за талию.
— И вообще, — сказал он, — чего тебе
беспокоиться? У него не было родственников.
— А жандармы?
Доменико рассмеялся:
— Боже, да в Венеции, похоже, царят мир и порядок. Иди
сюда! — И он принялся целовать Тонио.
Это был их самый долгий разговор за все это время, но и он
закончился.
* * *
Поздно ночью, когда Доменико заснул, Тонио тихо присел у
окна.
