Тонио кивнул. Он знал, что, если попытается сказать
что-нибудь, голос не послушается его. Этот человек, крепко стиснувший его, был
так близко. Медленно наклонившись вперед, Тонио коснулся губами щеки брата и
услышал, как, обнимая его, Карло снова вздохнул.
* * *
— Все это слишком тяжело, — сказала Катрина.
Время перевалило за полночь, и дом погрузился во тьму, не
считая той комнаты, мимо которой он проходил. По резкому, без полутонов, голосу
Карло Тонио догадался, что брат выпил вина.
— Но ты вернулся богатым, ты все еще молод... И Боже
мой, неужели в этом городе мало того, что может удовлетворить тебя и без жены и
детей? Ты свободен...
— Синьора, мне осточертела свобода. Я знаю, что все
можно купить. Да, богатый, молодой и свободный, и целых пятнадцать лет я был
таким! Но скажу вам: пока он был жив, то был огонь Чистилища, а сейчас, когда
он мертв, это адский огонь! Не говорите мне о свободе! Разве я не искупил свою
вину достаточно, чтобы теперь жениться и...
— Карло, ты не можешь идти против его воли!
* * *
Смуглолицые слуги подметали коридоры. Какие-то молодые люди
болтались у дверей покоев Андреа. Марчелло Лизани приехал с утра и теперь
завтракал с Карло в столовой.
— Войди, Тонио!
Увидев проходящего мимо дверей брата, Карло махнул рукой и
резко поднялся. Стул заскользил по выложенному плиткой полу.
Но Тонио, быстро поклонившись, поспешил прочь. А войдя
наконец в свою комнату, молча прислонился к двери и какое-то время стоял там,
точно обрел убежище.
— Не смирился, нет, все еще не смирился, —
покачала головой Катрина, сузив на миг голубые глаза.
Она пришла к Тонио проверить уроки. Просмотрев, вернула их
Алессандро. В кожаной папочке у нее лежали бумаги, в которых были расписаны
грядущие расходы: сколько заплатить кухарке, сколько — лакею, сколько —
учителям, сколько отложить на еду и что там еще понадобится.
— Но ты должен сносить это молча, — сказала она,
кладя ладонь на руки Тонио. — Не провоцируй его.
Тонио кивнул. Потерянный и расстроенный Анджело, сидевший в
другом конце комнаты, то и дело поглядывал на них, отрываясь от своего
требника.
— Так что позволь ему собирать здесь старых друзей, дай
возможность разобраться в том, кто сейчас имеет влияние. — Понизив голос,
Катрина наклонилась к Тонио и заглянула ему в глаза. — И позволь ему
тратить деньги как его душе угодно, ведь он привез домой целое состояние. Он
жалуется на темные шторы и жаждет венецианской роскоши, французских безделушек,
нарядных обоев. Дай все это ему...
— Да, да, — согласился Тонио.
* * *
Каждое утро Тонио смотрел, как брат уходит из дома. Карло
стремительно сбегал по лестнице, бренча ключами и звякая шпагой, прицепленной
на боку. Топот его башмаков по мрамору был таким непривычным для этого дома
звуком, что Тонио казалось, будто эти башмаки живут какой-то своей собственной,
отдельной жизнью. В щелочку двери Тонио видел белые парики на отполированных
деревянных головах манекенов и слышал давний шепот Андреа: «Фатовство...»
— Братишка, спускайся, поужинай сегодня со мной. —
Иногда Карло возникал из темноты, словно ждал его.
— Пожалуйста, простите меня, синьор, но мое настроение,
мой отец...
Откуда-то послышалось пение. Тонио не мог ошибиться: пела
мать.
* * *
Было около четырех часов пополудни. Алессандро сидел у стола
в библиотеке — тихо и недвижно, как статуя. На лестнице послышался звук легких
шагов. В открытую дверь вплыл голос матери: она пела печальную песню, очень
похожую на церковный гимн. А когда Тонио встал и пошел к ней, то обнаружил, что
она куда-то собирается.
С молитвенником в руках, опустив на лицо траурное покрывало,
Марианна, казалось, совсем не рада была его видеть.
— Лина идет со мной.
Алессандро ей нынче не понадобится.
— Мама. — Тонио пошел проводить ее до дверей. Она
что-то бормотала себе под нос — Ты счастлива здесь, сейчас? Скажи мне!
— Ох, зачем ты меня спрашиваешь об этом? —
откликнулась она беспечно, но тут же, выпростав руку из-под тонкого черного
покрывала, с неожиданной силой схватила сына за запястье.
На мгновение он почувствовал боль и рассердился.
— Если ты здесь несчастлива, то могла бы переехать к
Катрине, — сказал он, ужасаясь тому, что, если она и впрямь решит съехать,
ее комнаты тоже опустеют и станут чужими.
— Я в доме моего сына, — ответила она и
повернулась к слуге. — Откройте двери!
* * *
Ночью он не мог заснуть и лежал, вслушиваясь в тишину. Весь
мир за дверями его комнаты казался ему чужой территорией. Коридоры, знакомые
комнаты, даже сырые и заброшенные закоулки. Вдруг снизу донесся смех. Слабый,
почти неощутимый звук человеческого присутствия в доме. Никто бы не смог его
услышать, но он услышал.
Где-то в ночи истерически кричала женщина. Тонио повернулся
на бок и закрыл глаза, мимолетно подумав, что, кажется, крик звучал внутри
дома.
Он заснул. И ему снилось, как будто, открыв дверь, он снова
увидел их внизу. Тот же старый спор. Резкий, высокий голос Катрины. А брат...
Неужели он плакал?
* * *
Был ранний вечер. Издалека доносились слабые отзвуки
октябрьского карнавала. В расположенном всего в двух шагах огромном палаццо
Тримани давали бал. Тонио стоял один в длинной столовой. Не отводя руки от
тяжелой шторы, он смотрел, как внизу подплывают и уплывают лодки.
Мать, в сопровождении Лины и Алессандро, стояла прямо под
окном на пристани, ожидая гондолу. Длинное черное покрывало спускалось до
самого подола. Ветер прибивал тонкую материю к лицу Марианны, очерчивая
профиль.
"А где он? В этом доме?"
Большая столовая казалась морем кромешной тьмы.
Но не успел Тонио насладиться тишиной и спокойствием
момента, как услышал первые звуки. Кто-то двигался в темноте. Потом в воздухе
растекся мускусный запах восточных духов, скрипнула дверь, и кто-то, мягко
ступая по каменному полу, начал приближаться к нему.
«Пойман в открытом море», — подумал он, не отрывая глаз
от мерцающих вод канала. Вдали, над площадью Сан-Марко, полыхало небо.
Он почувствовал чье-то присутствие уже у себя за спиной, и
волосы у него на затылке зашевелились.
