Вдруг его голова резко качнулась вперед, и он понял,
насколько сильно набрался. Пытаясь сохранять достоинство, он распрямился. Губы
у нее были не темно-розовыми, не светло-розовыми, а имели какой-то другой,
более глубокий естественный цвет. Нет, это была не краска. В гондоле он
пробовал ее губы на вкус и на запах. Незнакомка была необыкновенно хороша.
Особенно притягивали ее глаза, смотревшие на него не отрываясь.
А ее платье с вышитой лентой, туго облегающей край декольте!
Ему тут же захотелось скользнуть туда рукой, разорвать эту самую ленту и
выпустить груди на свободу.
— Почему ты ждала столько лет, чтобы прийти ко
мне?! — игриво засмеялся он.
Но ее лицо внезапно переменилось.
Как будто ее всю передернуло. Но это случилось так быстро,
что Карло не был уверен, что это ему не померещилось. Теперь же, откинувшись на
стуле, красавица растянула губы в улыбке и слегка прищурила глаза.
— Кажется, время — самое удачное, — ответила она.
— Да, удачное, — эхом откликнулся он.
«О, если бы ты знала, если бы ты только знала!» Всякий раз,
держа в объятиях женщину, Карло думал, что обнимает свою жену, и это свою жену
он прижимал к себе все крепче и крепче, а потом наступал ужасный момент, и он
видел, что это совсем не Марианна, это просто никто, просто кто-то... как эта
вот... как эта шлюшка.
Лучше не думать сейчас обо всем этом. Лучше не думать ни о
чем.
Карло протянул руку и поставил пылающую свечу справа от
себя.
— Это чтобы лучше видеть тебя, дитя мое, —
иронично сказал он, пародируя французскую детскую сказку.
Потом засмеялся и прислонился головой к высокой спинке
тяжелого дубового кресла.
Но когда женщина наклонилась вперед, поставила локти на стол
и придвинула лицо к свету, он испытал внезапное потрясение. У него перехватило
дыхание, и он оцепенел, слегка приподняв плечи.
— Я пугаю вас? — прошептала она.
Карло не ответил. Было нелепо бояться ее! Но он
почувствовал, как в нем закипает злоба, вспомнил, что его ждет неизбежное
разочарование, что за всем этим таинственным выражением лица в конце концов
окажется скрыто лишь кокетство, а также, возможно, вульгарность и, уж само
собой разумеется, алчность. Он почувствовал страшную усталость. Измотанность. А
эта комната была такая тесная... Он представил себе, как ложится в собственную
постель, представил себе, что Марианна лежит рядом... А потом подумал медленно,
с горечью: «Она в могиле».
И вообще, для всего этого он был слишком пьян. Он боялся,
что его сейчас стошнит. И уж совершенно точно он знал, что не сможет получить
полное удовольствие.
— Но почему вы так печальны? — спросила хозяйка
комнаты своим мурлыкающим голосом.
Ему показалось, что она и в самом деле хочет услышать ответ.
И еще в ней было что-то такое властное... Но что же? Какая-то беспощадность в
сочетании с красотой. Она и вправду могла бы заставить его... Но ведь вначале
он всегда так думал, а чем все заканчивалось? Возня среди простыней, потом
всплеск его жестокости, хотя и весьма слабый, а потом непременный торг и иногда
угрозы. Да, он был слишком пьян для этого, слишком пьян.
— Я должен идти, — сказал Карло, еле шевеля
губами.
Он бы сейчас вынул кошелек — если он все еще при нем.
Табарро! Что сталось с его табарро? А, вот оно, на полу. Но она оказалась бы
полной дурой, вздумай его обокрасть. И она отлично это знает.
Лицо женщины казалось ему... слишком большим. Невероятно
большим. И в то же время ее черные, широко расставленные глаза были совершенно
поразительными. Он смотрел на ее пальцы, которыми она играла с локонами у
висков, на ее точеный лоб, поднимающийся безупречно ровно к дорогущему
французскому парику. Но руки ее были слишком крупными для красивой женщины, они
были слишком крупными для любой женщины. А еще эти глаза! Внезапно все поплыло
у Карло перед глазами, и он на мгновение перестал понимать, где находится. Он
вспомнил, что точно такое же ощущение испытал в гондоле. И это не имело
никакого отношения к воде. Или имело?
Ему казалось, что комната движется, точно они все еще сидели
в узкой лодке.
— Я должен... идти. Мне нужно лечь.
И тут он увидел, что женщина встает.
Встает, встает и встает.
— Но это невозможно, — пробормотал Карло.
— Что невозможно? — прошептала она.
Она встала над ним, и он вдохнул ее аромат, который был не
столько запахом французских духов, сколько ее собственной свежестью, ее
сладостью, ее юностью. Красавица что-то держала в руках. Что-то, похожее на
большую петлю, сделанную из... из кожи. Ремень с пряжкой.
— Невозможно, чтобы ты... была такая высокая, —
ответил Карло.
А она подняла петлю над его головой.
— Вы только сейчас это заметили? — спросила она с
улыбкой.
«Чертовски хороша!»
В этот момент ему казалось, что он может влюбиться в нее,
представить себе это, полюбить ее. Ему казалось, что в ней присутствует что-то
такое... Не предсказуемая таинственность и неизбежная вульгарная сущность, а
что-то бесконечно более сильное, неистовое...
— Но что это ты делаешь? — удивился он. — Что
это... у тебя в руках?
Они были совсем не похожи на человеческие, эти руки.
Женщина накинула кожаную петлю на него. «Как странно она
себя ведет!» Он посмотрел вниз и увидел, что петля стянула ему грудь и
предплечья.
— Что это ты сделала? — опять спросил Карло.
А потом, попытавшись пошевелиться, понял.
Она накинула петлю и на спинку кресла, затянув ее так туго,
что он не мог наклоняться вперед, а руки мог поднять только до локтя. Все это
было ужасно странно!
— Нет! — сказал он, улыбаясь. Потом резко согнул
руки в локте, вскинув руки вверх и чуть не расплескав фляжку с бренди. И
внезапно дернулся вперед.
Это оказалось невозможно. Огромное, тяжелое кресло не
шелохнулось.
— Нет! — повторил он снова. Его улыбка стала
холодной. — Мне это не нравится. — И, словно воспитывая маленького
ребенка, ласково покачал головой.
Но женщина зашла за его спину, так что он не мог более ее
видеть. Попытавшись растянуть ремень правой рукой, он понял, что петля затянута
слишком крепко.
Тогда, скрестив руки, он схватился за ремень обеими руками.
Бренди упало на стол. Мокрые пальцы скользили по коже ремня. Что-то крепко
держало ремень сзади.
