Его сердце колотилось, пот лил по нему градом. Вот она, цена
побега! Но у него была она! Хотя он еле мог видеть ее; свет пробивался в каютку
сквозь щелочку в занавесках.
— Я хочу его видеть, — прошептал он, борясь с
неприятной болью в груди, — я хочу видеть...
— Что вы хотите видеть? — прошептала она.
Голос у нее был хрипловатый, низкий и абсолютно бесстрашный.
И она была венецианкой, да, венецианкой, как он и надеялся!
Карло рассмеялся:
— Вот это! — И, развернувшись к ней, рванул вверх
вуаль. — Твое лицо!
Он упал на нее и закрыл ее рот своим, прижимая ее к
подушкам. И тут же почувствовал, как ее тело напряглось и она подняла руки,
чтобы удержать его.
— Что же ты думала? — Он распрямился, облизал губы
и глянул прямо в ее черные глаза, мерцавшие в полутьме. — Что можешь
играть со мной?
Женщина смотрела на него с каким-то чрезвычайно странным
изумлением. В ее выражении не было ни кокетливого возмущения, ни фальшивого
страха. Она просто смотрела на него так, будто была им заворожена, будто
изучала его, как могла бы изучать нечто неживое, и она казалась ему сейчас, в
полутьме, более красивой, чем любое создание, какое он когда-либо видел.
Невозможная красота! Карло ждал, когда же все кончится,
когда наступит неминуемое разочарование и он увидит в ней неизбежные изъяны. Но
пока незнакомка была столь прелестна, что ему казалось, будто он знал эту
красоту всегда, что она таилась в каком-то маленьком тайничке его души, где он
похотливо и бесстыдно шептан богу любви: «Дай мне это, именно это, и это,
именно это!» И вот оно перед ним! И ничто в этом лице не кажется ему чужим. Ни
ее глаза, такие черные, с загнутыми вверх ресницами, ни упругая кожа на скулах,
ни этот большой, соблазнительный, удивительно красивый рот!
Карло коснулся ее кожи. Ах! Отнял пальцы, а потом провел ими
по ее черным бровям, по скулам, по губам.
— Тебе не холодно? — выдохнул он. — А теперь
я хочу, чтобы ты по-настоящему меня поцеловала!
Слова эти прозвучали как стон, вырвавшийся у него, и, взяв
ее лицо в ладони, он прижал ее к спинке сиденья и стал страстно целовать,
отрываясь на миг и снова и снова целуя.
Похоже, красавица колебалась. На одну секунду ему
показалось, что она словно окаменела, а потом с решимостью, которая его
позабавила, отдалась поцелую: ее губы раскрылись, и тело обмякло, и тогда он —
несмотря на все свое опьянение — почувствовал между ног первое шевеление.
И засмеялся.
Откинулся назад на подушки. Между занавесками мелькали
тусклые вспышки света. А ее лицо казалось слишком белым для человеческого. Но
она была человеком. Да, да, в этом уж он убедился!
— Ваша цена, синьора? — Карло повернулся к ней и
оказался настолько близко от нее, что ее белые напудренные волосы стали
щекотать ему лицо. Женщина глянула на него, чуть не коснувшись его
ресницами. — Что вам нужно, чего вы хотите?
— А чего хотите вы? — раздался тот же глубокий,
хрипловатый голос. От этого звука Карло почувствовал спазм в горле.
— Ты знаешь, что я имею в виду, милая... —
промурлыкал он. — Сколько тебе заплатить за удовольствие раздеть тебя?
Такая красота требует вознаграждения. — И он слегка коснулся губами ее
щеки.
Но она подняла руку.
— Вы попусту тратите то, чем могли бы долго
наслаждаться, — ответила она. — А с вас я не возьму ничего.
* * *
Они были в комнате.
Перед этим долго поднимались по лестнице, все вверх, вверх,
по сырым ступенькам, и ему это не нравилось. Такое заброшенное место! Повсюду
шмыгали крысы, он даже слышал их писк. Все это было не важно: таинственная
красавица напоила его такими страстными поцелуями, и у нее была такая кожа,
такая кожа, что за нее можно и убить!
А теперь они находились в комнате.
Она все заставляла Карло есть, и вино после бренди казалось
ему водой.
Этот дом был ему незнаком.
Впрочем, он знал этот район, и дома вокруг, где было много
теплых спаленок с куртизанками, которые ему вполне нравились. Но этот дом...
Свечи резали глаза. Стол был уставлен остывшими блюдами, а
поодаль виднелась кровать, довольно небрежно завешенная златоткаными
занавесями. Огонь в очаге пылал так, что было нестерпимо жарко.
— Слишком жарко, — сказал Карло.
Женщина закрыла все ставни. И кое-что в обстановке этой
комнаты его беспокоило: слишком много паутины под потолком, и такая сырость
кругом, сырость и запах гнили.
А посреди всего этого приметы роскоши: кубки, серебряное
блюдо... Все это напоминало ему театральные декорации: когда подходишь к сцене
слишком близко и вдруг видишь стропила и кулисы.
Но что-то еще беспокоило его, что-то особенное. Что же это?
Это... ее руки.
— Боже, они такие большие... — прошептал он. И
звук собственного голоса, и вид этих длинных-предлинных белых пальцев привели
его в состояние ступора, хотя он и чувствовал неясную тревогу, особенно из-за
провалов в памяти, связанных с сегодняшним днем.
Что она сказала? Он не мог вспомнить, как они вышли из
гондолы.
— Слишком жарко? — переспросила женщина. Тем же
хрипловатым шепотом, что вызывал желание коснуться ее горла.
В этот момент зрение Карло словно прояснилось, и он впервые
увидел ее всю. Не ее руки, а всю ее. Если и был какой-то другой момент, когда
он видел ее во весь рост, он не мог его вспомнить. И тогда он подумал, скорее
просто по привычке, что, конечно же, конечно же, его люди где-то неподалеку.
Но она была так прекрасна!.. Подняв бокал, Карло смотрел на
ее размытый силуэт, усиленно моргая и борясь с опьянением. Бургундское было
приятным на вкус, но слишком слабым.
— Не возражаешь, милая? — спросил он, вытаскивая
пробку из фляжки.
— Вы уже не первый раз спрашиваете, — улыбнулась
она. Ее голос был похож на дыхание. И разве хоть когда-либо хоть у одной
женщины слышал он такой голос?
На ней был французский парик. Безупречные белые кудри,
унизанные крохотными жемчужинками, волнами спускались ей на плечи. А еще она
была так молода! Гораздо моложе, чем он представлял ее себе в гондоле, где она
казалась ему то ли лишенной возраста, то ли совсем древней. И, несомненно, она
была уроженкой Венеции. Он и сам не знал, почему был так в этом уверен.
— Совсем дитя, — ласково произнес Карло.
