— Я люблю тебя, — сказал он и подумал: «И ты почти
заставила меня в это поверить».
Голос его дрогнул. Ну как он может бросить ее? Как он может
бросить Гвидо? Как он может бросить самого себя?
— И когда ты уезжаешь? — спросила Кристина. —
Если уж ты решил так поступить и ничто на свете не может тебя остановить...
Тонио покачал головой. Только бы она ничего больше не
говорила! Она еще не приняла это, нет, еще не приняла, и, по крайней мере, в
этот миг ему было невыносимо слышать, что она притворяется. Последнее
представление оперы должно было состояться на следующий день. И хотя бы это
время у них еще оставалось.
Глава 7
И вот пришло время заключительной скачки. Лошади рвались
вперед, врезаясь в толпу, подминая под себя зрителей, и хотя в воздухе стояли
пронзительные крики, ничто не могло остановить их стремительное движение в
сторону площади Венеции. Мертвых и раненых тут же уносили прочь. Тонио, стоя на
вершине трибуны, прижимал к себе Кристину и смотрел на площадь, где на головы
взмыленных, обезумевших животных набрасывали серые тряпки. Тьма медленно
опускалась на крыши домов. Начинался великий завершающий ритуал карнавала,
знаменующий последние часы перед наступлением Великого поста: мокколи
[42]
.
Свечи повсюду.
Они появились в окнах вдоль узкой улицы; они появились на
крышах карет, на концах шестов, в руках женщин, детей и мужчин, сидевших у
дверей... и вот уже вокруг мерцали тысячи и тысячи свечей. Тонио быстро схватил
огарок у стоявшего рядом с ним человека и коснулся свечи Кристины, ибо кругом
уже раздавался зловещий шепот: «Sia ammazato chi non porta moccolo» — «Смерть
тому, кто не несет свечу!»
Тут же какая-то темная фигура метнулась вперед и задула
свечу Кристины, хотя она и пыталась прикрыть пламя рукой. Раздался крик: «Sia
ammazata la signorina!»
[43]
Тонио тут же зажег ее свечу
снова, а затем, прикрывая собственный огонек от того же шельмеца, сильным
выдохом из своих мощных легких задул его свечу и произнес то же проклятие: «Sia
ammazato il signore!»
[44]
Вся улица внизу стала морем тускло освещенных лиц. Каждый
пытался защитить пламя своей свечи и в то же время задуть свечу у другого.
«Смерть тебе, смерть тебе, смерть тебе...»
Взяв Кристину за руку, Тонио повел ее вниз по ярусам
трибуны, задувая слабые огоньки направо и налево, а люди вокруг пытались ему
отомстить. Проскользнув в самую гущу толпы, Тонио притянул Кристину к себе под
мышку. Он мечтал о какой-нибудь боковой улочке, где они могли бы перевести
дыхание и снова начать ту маленькую любовную игру, какой мучили друг друга весь
этот день, перемежая это вином, смехом и почти отчаянной бравадой.
Сегодня вечером оперное представление должно было быть
коротким и закончиться до двенадцати часов, то есть до начала Пепельной среды
[45]
, и сейчас он не думал ни о чем, кроме звездного неба и
обволакивающего океана тоненьких огоньков и шепота вокруг: «Смерть тебе, смерть
тебе, смерть тебе...». Тут его пламя погасло, и у Кристины тоже. Девушка
ахнула, но в этот момент Тонио, которого пихали и толкали со всех сторон,
прижал ее к себе и раскрыл ее губы своими, не обращая никакого внимания на то,
что их свечи погасли. И толпа понесла их, повлекла за собой, словно морская
волна.
— Дайте-ка мне ваш огонек, — быстро обратилась
Кристина к высокому человеку, стоявшему рядом с ней. Зажгла свою свечу и
передала огонь Тонио.
При освещении снизу лицо ее приобрело какой-то жутковатый
вид. Мягкие завитки волос отливали золотом. Она положила голову ему на грудь и
приставила к его свече свою, чтобы его большие ладони смогли загородить оба
язычка пламени.
* * *
Наконец настало время уходить. Толпа потихоньку рассеивалась.
Детишки все еще задували свечи у своих родителей и дразнили их ритуальным
проклятием, родители вторили им тем же, и это сумасшествие постепенно
перекинулось на боковые улочки. Но Тонио стоял неподвижно, не желая покидать
этот последний островок карнавала даже ради последних моментов театрального
экстаза.
Все окна были по-прежнему освещены. На улицах висело
множество фонарей, и проезжающие мимо кареты светились огоньками.
— Тонио, у нас мало времени... — прошептала
Кристина.
Ему ничего не стоило удержать ее маленькую ручку против ее
воли. Девушка тянула его, но он не шевелился.
Тогда она встала на цыпочки и положила руку ему на затылок.
— Тонио, ты о чем-то мечтаешь...
— Да, — пробормотал он. — О вечной жизни...
Она повела его на Виа Кондотти. Она чуть ли не танцевала
впереди его и тащила его за длинную руку, как за поводок.
Вдруг подскочил какой-то мальчишка и прошипел:
— Sia ammazato...
С вызывающей улыбкой Тонио вскинул руку и спас свой огонек.
Произошедшее дальше случилось так быстро, что потом он не
мог сложить все кусочки мозаики в одно целое. Неожиданно перед ним возник
какой-то силуэт, потом искаженное гримасой лицо, послышался шепот: «Смерть
тебе!», а потом Кристина отпустила его руку, он упал, потеряв равновесие, и
услышал, как она закричала.
Он выхватил свой кинжал в тот же момент, когда почувствовал
лезвие другого ножа у своего горла.
Он выбил его вверх, так что лезвие успело царапнуть ему
лицо, и выбросил свой кинжал вперед, нанеся им удар, второй, третий по
какому-то человеку, пытавшемуся прижать его к стене.
Но в тот миг, когда этот человек стал падать на него всем
своим весом, он почувствовал, что сзади находится еще один, и внезапно его шею
сдавила удавка.
В состоянии абсолютного ужаса он начал бороться, достал
левой рукой человека, напавшего сзади, а правой рукой ворочал кинжалом в кишках
другого.
Тут раздались топот и крики, крики Кристины. А он уже
задыхался, шнур впивался в его плоть... И вдруг шнура не стало.
Тонио повернулся и бросился на нападавшего, но тут кто-то,
схватив его за руки, закричал:
— Синьор, синьор, мы в вашем распоряжении!
