— ...Скажи, ты хотел бы, чтобы я оставил тебя там
умирать? Да они убили бы тебя, если бы я тебя там оставил! И скажи мне, что ты
не хотел бы ничего этого, не хотел бы ничего из того, что потом с тобой
произошло!
— Нет! Остановись! — вскинула руки графиня.
И тогда радостное возбуждение, владевшее Тонио, переросло в
гнев. Он повернулся к Гвидо и услышал свой голос, резкий, четкий:
— Ты знаешь причину. Лучше, чем кто-либо другой, ты
знаешь причину! Человек, который так поступил со мной, все еще жив и не понес
за это наказания. И могу ли я называться мужчиной, скажи мне, могу ли я
называться мужчиной, если не сделаю этого!
Внезапно он почувствовал слабость.
И шатаясь пошел в сад.
У дверей бального зала он непременно упал бы, не подхвати
его под руку какой-то слуга.
— Домой, — сказал Тонио, увидев рядом заплаканную
Кристину.
* * *
Было утро.
Кажется, всю ночь они воевали. Он и Гвидо. И эти комнаты,
такие холодные теперь, из спален превратились в какое-то жуткое поле битвы.
А где-то далеко от стен этого дома его ждала Кристина. Не
ложилась, сидела одетая, может быть, у окна, опершись руками о подбородок,
глядя вниз на площадь Испании.
Но Тонио не торопился отправиться к ней, чтобы утешить. Он
был один. И видел свое отражение в тусклом зеркале, расположенном в
противоположном конце комнаты. Отсутствие на лице всякого выражения делало его
похожим на демона с ликом ангела. И весь мир стал другим.
Паоло плакал.
Мальчик слышал все. И пришел к нему, а он смог лишь
оттолкнуть его своим молчанием.
И теперь, скорчившись где-то в полутьме, Паоло безутешно
рыдал. И звук его плача, поднимаясь и падая, разносился эхом, как разносился
когда-то по тем коридорам огромного разрушенного дома, где Тонио крался вдоль
стены, с босыми, покрытыми пылью ногами и залитым слезами лицом, и, войдя в
комнату, увидел, как его мать свесилась за подоконник. Беспомощность и ужас
встали комком в его горле, когда он стал тянуть ее за юбку, а потом раздались
его крики, разносимые эхом, все громче и громче. А когда Марианна обернулась,
он закрыл руками лицо, чтобы не видеть ее лица. А потом почувствовал, что
падает. Его голова ударялась о стены и мраморные ступеньки, и он не мог
остановиться. И пронзительно закричал, а потом она спустилась к нему, в
развевающейся юбке, подхватила его крики и превратила их в вопли, становившиеся
все пронзительнее.
Он встал. Вышел на середину комнаты и снова взглянул в
зеркало. «Ты любишь меня?» — прошептал он, не шевеля губами. И увидел, как
глаза Кристины открылись, как у механической куклы, и ее ротик, сверкнув,
произнес единственное слово: «Да-а-а-а-а».
Паоло очутился рядом с ним. И он оказался довольно тяжелым,
когда неожиданно повис на нем. Тонио еле устоял на ногах. Плач Паоло раздавался
словно издалека. Маленький флорентиец так крепко вцепился в Тонио, что ему
пришлось разжимать его руки своими длинными белыми пальцами. Держа Паоло за
руки, он снова глянул в зеркало.
— Почему ты не предупредил меня, — сказал он
своему отражению, бледнолицему великану в черном венецианском табарро, за
которого, опустив голову и прижимаясь к плащу всеми руками и ногами, как будто
его нельзя было оторвать, цеплялся ребенок. — Почему ты не предупредил меня,
что время вышло? Оно уже почти истекло.
Он неуклюже прошел к постели, таща за собой Паоло. Упал на
подушки. Мальчик приютился рядом с ним. И Тонио казалось, что даже сквозь сон
он слышит его плач.
Глава 6
Добравшись до театра, он все еще чувствовал усталость. Перед
этим он сводил Паоло в маленькое кафе, где они вдвоем плотно пообедали. Теперь
у него слегка шумело в голове, и мир вокруг сверкал, хотя яркие краски чуть
полиняли под дождем, разгонявшим участников маскарада. Паоло не начинал есть,
пока не увидел, что Тонио приступил к еде. Кажется, Тонио разрешил ему выпить
слишком много вина.
Он думал, что сегодня не сможет петь. И в то же время
понимал, что ничто не способно его от этого удержать.
И как только он услышал топот и рев зрительской толпы, как
только увидел Беттикино в гриме и костюме — гордом облачении из шелка и
доспехов, — то на помощь ему вместе с силой воли пришло привычное
возбуждение.
Он оделся более тщательно, чем обычно, и подсветил белой
краской лицо так же тонко и умело, как это делал Беттикино. Когда он наконец
предстал перед огнями рампы, то был опять самим собой, и голос,
посопротивлявшись лишь в самом начале, затем набрал полную силу. Тонио
чувствовал в зрителях карнавальное оживление: оно слышалось в их хрипловатых и
полных любви криках «браво!». На одну секунду он позволил себе окинуть взглядом
весь зал — все это великое множество смутных, устремленных к нему лиц — и
понял, что эта ночь создана для рискованных пассажей, всевозможных трюков,
самых разных полетов фантазии.
После первого акта за сцену пришла Кристина. Впервые она
видела его так близко в женском платье, и поэтому, прежде чем впустить ее в
гримерную, он надел покрытую драгоценными камнями маску.
А она не удержалась от изумленного восклицания, глядя на
него. Вернее, не на него, а на женщину в бархатном платье сливового цвета с
белыми атласными розочками.
— Подойди ко мне, милый, — сказал он зловещим
шепотом, просто чтобы испугать ее.
Сама она была в это время маленьким офицериком в эполетах,
тесные бриджи соблазнительно обтягивали ее стройные ножки. Похожая на робкого
мальчугана, она чуть ли не со страхом приблизилась к нему и, подняв руку,
коснулась его лица. Он улыбался ей, и ему прекрасно было видно в зеркале, что
представляет собой их сладкая парочка. Он расправил юбки и уселся в кресло, а
Кристину посадил к себе на колени. Резкие треугольные складки на материи между
ее ног тут же вызвали у него острое желание их коснуться.
Но удовлетвориться пришлось нежным шелком ее белой шеи.
Она подняла кубок с вином и передала ему, а потом жадно поцеловала
его. Тонио медленно развернул ее так, чтобы она могла видеть их отражение в
зеркале: высокая женщина в кошачьей маске с блестками, с белым напудренным
лицом и ярко-красными губами, а у нее на коленях — прехорошенький мальчик.
Она повернулась к нему и потрогала мушки у него на лице. Он
снял маску, и, увидев его подведенные глаза, Кристина еще раз невольно ахнула.
— Вы пугаете меня, синьор, — прошептал он тем же
соблазнительным женским шепотом, и она, чувствуя легкую пульсацию в горле,
сделала вид, будто хочет его изнасиловать.
