— Как ужасно, — прошептал он, — что мне легче
жить с моим самобичеванием, чем знать, что ты испытываешь такую боль.
Глава 11
В ту же ночь, когда Гвидо пришел домой с виллы графини,
кардинал пригласил его к себе и спросил, не нужна ли ему помощь в связи со
скорым началом оперного сезона.
Он заверил Гвидо, что в этом году непременно будет в театре,
хотя прежде никогда не арендовал ложу. И предложил в ночь премьеры дать бал в
своем дворце, если, конечно, Гвидо того пожелает.
Гвидо, как всегда, был глубоко тронут добротой его
преосвященства. А потом спросил в простой и прямой манере, во власти ли
кардинала обеспечить Тонио парой вооруженных телохранителей.
Так же просто он объяснил кардиналу, что Тонио запрещен
въезд в Венецию, где тот был кастрирован три года назад, что он принадлежит к
древнему роду, что всю эту историю окружает какая-то тайна, о которой Гвидо
ничего не известно, и что теперь большое число венецианцев приезжают в Рим.
После недолгого размышления кардинал кивнул:
— Мне приходилось слышать подобные истории. — Он
вздохнул.
В любом случае, задача обеспечить Марка Антонио постоянной
охраной пары бравос не представлялась сколько-нибудь сложной. Но сам кардинал
мало разбирался в таких вопросах и предпочитал полагаться на людей
компетентных.
— Давайте организуем это, не ставя в известность Марка
Антонио, — предложил он. — Не стоит его тревожить.
Гвидо не смог скрыть свое облегчение, так как у него было
сильное подозрение, что Тонио, скорее всего, отказался бы от такой защиты, если
бы его об этом спросили.
Он поцеловал кольцо кардинала и постарался как можно более
горячо выразить свою благодарность.
Кардинал же, как всегда, был внимателен и любезен. Но перед
тем как отпустить Гвидо, задал ему такой вопрос:
— Скажите, какова вероятность того, что Марка Антонио
ждет успех на сцене?
Увидев на лице Гвидо испуг, он тут же поспешил объяснить,
что ничего не понимает в музыке и не может судить о голосе Тонио.
Маэстро сообщил ему довольно резко, что Тонио в настоящий
момент — самый великий певец в Риме.
Когда Гвидо вернулся в свои комнаты, то был более чем
разочарован, увидев, что ученика нет дома.
Тонио был нужен ему прямо сейчас. Маэстро жаждал найти
успокоение в его объятиях.
Паоло спал глубоким сном. Комнаты были залиты лунным светом,
и Гвидо, слишком усталый и взволнованный для того, чтобы работать, просто долго
сидел, глядя в окно на звезды.
* * *
А Тонио прямо из покоев кардинала отправился в фехтовальный
зал, где после некоторых расспросов узнал адрес флорентийца, графа Раффаэле ди
Стефано, который так часто бывал в прошлом его партнером по поединкам.
Было уже темно, когда он добрался до нужного ему дома. Граф
оказался не один. С ним обедали несколько его друзей, все явно богатые,
праздные и беззаботные люди. Молодой кастрат в женском платье пел и играл на
лютне.
Он был одним из тех редких кастратов, что имели почти
женскую грудь. Декольте безвкусного оранжевого платья выгодно подчеркивало это
преимущество.
Стол был уставлен блюдами с жареной дичью и барашком, и у
всех присутствовавших мужчин был такой вид, словно они пили уже много дней
подряд.
Кастрат, отрастивший себе по-женски длинные волосы, попросил
Тонио спеть, признавшись, что ему уже все уши прожужжали о голосе Тонио Трески.
Тонио внимательно посмотрел на это существо. Потом обвел
взглядом мужчин. Наконец его глаза остановились на графе ди Стефано, который
прекратил есть и наблюдал за ним с некоторой тревогой во взгляде. Тонио встал,
намереваясь уйти.
Но ди Стефано тут же подошел к нему. Своим приятелям он
разрешил оставаться за столом хоть всю ночь, если им, конечно, будет угодно, а
Тонио предложил подняться наверх.
* * *
Когда они оказались в спальне, граф закрыл дверь на
задвижку, и Тонио застыл, глядя на щеколду. Ди Стефано тем временем пошел
зажечь свечу. Взору открылась массивная кровать с резными опорами. В открытом
окне висела гигантская луна.
Круглое лицо графа было пугающе серьезным. Лоснящиеся черные
кудри вкупе со щетиной на подбородке и даже на шее придавали ему несколько
семитский вид.
— Приношу извинения за моих друзей, — быстро
проговорил он. — Они обидели тебя.
— Твои друзья вовсе меня не обидели, — спокойно
ответил Тонио. — Но я подозреваю, что евнух там, внизу, лелеет какие-то
надежды, которые я не могу оправдать. Я хочу уйти.
— Нет! — прошептал граф почти отчаянно.
С совершенно необычным блеском в глазах он подошел к Тонио,
словно его что-то подталкивало, и придвинулся так близко, что прикосновение
оказалось неизбежным. Однако он поднял руку, и она так и зависла в воздухе с
растопыренными пальцами.
Казалось, он обезумел от страсти. Таким возбужденным
выглядел иногда кардинал, да и другие благодарные любовники Тонио. К тому же в
ди Стефано не чувствовалось гордости. И не было надменности того рабочего,
которого Тонио подобрал на улице.
Тонио взялся за ручку двери, чувствуя, как нарастает в нем
страсть, и уже теряя голову, почти как этот человек.
Он повернулся и невольно издал какой-то шипящий звук, потому
что граф в этот момент схватил его и прижал к двери.
Как редки, как исключительно редки бывали в его жизни такие
моменты, когда он совершенно не мог управлять собой!
А ведь долго ему казалось, что он легко может распоряжаться
своей страстью! Будь то с Гвидо или с любым из тех, кого он выбирал для себя,
как чашу вина, и сколько их было, этих чаш... А теперь он совершенно
растерялся, прекрасно понимая, что он под крышей графа, в его доме, в полной
его власти. Никогда прежде он не находился еще во власти молодого и ничем не
сдерживаемого любовника.
Граф разорвал на себе рубашку и скинул ее. Скользнув рукой к
бриджам, расстегнул и их. Его темная щетина больно кололась, когда он покрывал
поцелуями шею Тонио. Одновременно он, как ребенок, пытался стянуть с Тонио
камзол и порвал крепление шпаги.
Клацнув, клинок упал на пол.
Но когда граф обнаженным телом прижался к Тонио и
почувствовал, что за пазухой у того лежит кинжал, он оставил его на месте. Со
стоном он притянул Тонио к себе, и тот увидел, как вздымается его крепкий,
могучий пенис.
— Дай его мне, я хочу его, — выдохнул Тонио и,
опустившись на колени, взял этот орган в рот.
* * *
