Тонио почувствовал вшитые в корсет пластины китового уса.
Они сковывали его и в то же время были прохладными и упругими. И когда портниха
начала стягивать корсет все сильнее и сильнее, он испытал странное ощущение,
чуть ли не удовольствие, словно это одеяние поддерживало его, придавало ему
устойчивость и форму.
На миг ее руки задержались на его обнаженном горле, на
гладкой коже, спускающейся к низкому кружевному вырезу корсажа, горизонтальной
полосой пересекавшему его грудь. Потом она сказала самым доверительным шепотом:
— Позвольте, синьор...
И, быстро нырнув грубыми теплыми руками под ткань, которую
только что затянула, приподняла кожу на его торсе и быстро придала ей некую
форму, так что, опустив глаза, он увидел там легкий подъем и тесную расщелину,
иллюзию женской груди.
Слюна во рту стала горькой. Он не смотрел в зеркало. Он
стоял, не двигаясь, тупо глядя в сторону. Женщина оправила на нем пышную
сиреневую юбку и огладила корсет, а потом предложила ему присесть. Он уставился
на свои руки.
— Синьор, нужно еще наложить грим, — сказала
она. — Ах, найдутся женщины, готовые убить вас за ваши ресницы, за ваши
волосы! Какие же у вас волосы!
Тем не менее она отвела их гребнем назад, пригладила, а
потом водрузила на его голову парик. Не слишком объемный, белоснежный,
усыпанный крошечными жемчужинками, присобранный у основания шеи и ниспадающий
на спину мягкими локонами. Обняв за шею под волосами, она повернула Тонио к
себе так, что лицо его чуть не коснулось ее пышных грудей.
— Всего лишь немного краски, синьор. Черная
магия, — усмехнулась она, — для глаз.
— Я могу сам это сделать. — Он попытался взять у
нее кисточку.
— Синьор, вы наказываете меня. Я хочу сама это
сделать, — передразнила портниха и рассмеялась хриплым старушечьим
смехом. — Нет, нет, пока не глядитесь в зеркало, — предупредила она,
расставив руки, словно он порывался убежать.
Она склонилась над ним и коснулась его глаз с уверенностью,
с какой он, конечно, не сделал бы это сам. На его ресницы лег тонкий слой краски,
потом она пригладила и подвела ему брови.
— Словно лилию золотом вышиваю! — хохотнула она,
покачала головой и вдруг неожиданно, словно не удержавшись, расцеловала его в
обе щеки.
Он склонил голову набок и задумался: «Когда я выйду отсюда,
слуге придется нести мою шпагу. А он ведь такой кретин. У меня вообще создается
впечатление, что кардинал предпочитает окружать себя сущими идиотами. А может,
и я такой же идиот». Он прикрыл глаза рукой, отдавшись печальным мыслям. Тем
временем портниха открыла ставни, и теплый солнечный свет залил комнату. Тонио
почувствовал свет раньше, чем увидел его, а женщина сказала:
— Милое дитя, — и сжала руками его плечи.
«Опять эти слова», — подумал он с раздражением.
— Вставайте и посмотритесь в зеркало. Разве это не то,
что я вам обещала? — прошептала она. — Вы само совершенство. Мужчины
падут к вашим ногам.
Тонио стоял и смотрел. Молча.
Он не понимал, что за создание видит перед собой. Она
красива? Да, она была красива. И невинна, абсолютно невинна. Ее большие темные
глаза смотрели на него строго, словно обвиняя в каких-то грязных мыслях. Узкий
в талии корсет поднимался рядами кремовых оборок и бантов к белой гладкой коже,
создававшей полную иллюзию грудей. Доменико был бы вне себя от зависти!
А парик сделал лицо хрупким и изящным, превратив его
собственные черты в черты простодушной юной девушки. Эти белые волосы
поднимались от гладкого шва на лбу и локонами ниспадали на блестящий шелк
длинных пышных рукавов.
Обеими руками женщина развернула его, привстав на цыпочки,
словно для того, чтобы разглядеть какую-то важную деталь, а затем, обмакнув
палец в горшочек с красной краской, провела по его губам.
— Ах! — Она сделала шаг назад, восхищаясь
результатом. — А теперь дайте-ка мне свою ногу, — сказала она,
усевшись и задрав его зашуршавшие юбки.
Он поставил ногу ей на колени. Она собрала чулок в кольцо и
начала расправлять его вверх, вверх, пока не закрепила подвязкой у колена.
— Да, все и внутри, и снаружи должно быть
совершенно, — произнесла она, словно напоминая это себе. Она держала белые
кожаные туфли так, словно они были стеклянными.
Наконец, когда все было окончено, женщина отступила назад с
таким видом, словно у нее дыхание перехватило.
— Синьор! — Она прищурилась. — Богом клянусь,
вы могли бы обмануть даже меня!
И продолжала смотреть на него так, будто не желала, чтобы он
двигался.
— Помните, что я вам говорила, — сказала она,
когда он подошел к крючку, на котором висел его камзол. — Двигайтесь
медленно, совсем не так, как это делают женщины, потому что, если вы будете
суетиться, как это делают женщины, иллюзия рухнет. Двигайтесь даже медленней,
чем двигаются люди, и держите руки ближе к телу.
Он кивнул. Он уже думал об этом и, более того, наблюдал за
каждой встречной женщиной так долго и сосредоточенно, что рисковал показаться
неучтивым.
— Но что вы делаете? — Портниха подошла, чтобы
отнять его руки от старой одежды.
Но он вытащил кинжал, и, увидев это, она остановилась.
Засунув ледяной клинок за пазуху, прямо между «грудей»,
Тонио улыбнулся ей.
Женщина резко повернулась и, вытащив из вазы небольшую розу,
посмотрела ее на свет, так что стал виден волосатый стебелек, заключенный в
стеклянную трубочку. И вставила розу ему за корсаж, рядом с ручкой кинжала, так
что видна оказалась лишь розовая головка.
Потом, лаская его пальцы, нанизала на них драгоценные
перстни и наконец положила его пальцы на эту маленькую, но ароматную и пышную
розу.
— Почувствуйте ее мягкость, — прошептала
она. — Вот чем вы должны казаться. — И снова ее шершавые губы
коснулись его щек. Увидев, что он улыбнулся, она приложилась и к его
губам. — Я просто влюбилась в вас! — сказала она низким грудным
голосом и сдержанно улыбнулась, обнажив аккуратные маленькие зубы.
* * *
Карета медленно ехала по Виа Венето, то и дело
останавливаясь из-за двигавшейся впереди процессии. Ночью шел дождь, и проезжая
колея превратилась в грязную канаву. Толпа пешеходов напирала на всхрапывающих
и вскидывающих голову нетерпеливых лошадей.
Положив руку в белой перчатке на нижнюю кромку окошка, Тонио
не сводил глаз с открытых кофеен и внезапно постучал по крыше кареты. Он тут же
почувствовал, как она неловко, со скрипом, сворачивает к обочине.
