— Тонио, познакомься с синьором Руджерио, —
сказала она, словно не было ничего невозможного в том, чтобы поговорить с
кем-то среди всего этого шума и славословия.
Он поклонился какому-то человеку, пожал ему руку.
Почувствовал, что кто-то обнимает его, и увидел, что это пожилая маркиза: она
снова приложилась к его щеке сухими губами. Он ощутил прилив любви к ней, к ее
тусклым глазам, сморщенной коже и даже к ее руке, обнимавшей его, —
похожей на конечность рептилии и в то же время удивительно сильной.
Потом рядом столь же неожиданно возник кто-то еще. Графиня
между тем разговаривала с тем человеком, синьором Руджерио, а потом вдруг толпа
прижала их друг к другу, и графиня обвила Тонио рукой за талию. И вдруг его
пронзило воспоминание.
— Графиня, — прошептал он. — Та молодая
женщина, светловолосая... — Он понял, что все это время ждал, когда же
увидит ее, и что ее просто здесь нет. Сердце у него упало, и он тут же замолк,
хотя и продолжал жестами изображать ее пушистые волосы. — С синими,
темно-синими глазами, — пробормотал он, — и с такими чудесными
волосами.
— А, конечно же, ты имеешь в виду мою маленькую кузину,
мою маленькую вдовушку, — сказала графиня, знакомя его с еще одним
господином, оказавшимся англичанином из посольства. — Она в трауре,
дорогой, в трауре по мужу, моему сицилийскому кузену... Но разве я не
рассказывала тебе об этом? А теперь она не хочет возвращаться в Англию...
Она покачала головой.
Вдова!
Не ослышатся ли он? Теперь он кланялся кому-то еще. А синьор
Руджерио говорил графине что-то явно очень важное, и вот уже графиня покидает
его.
Вдова. Но где же Гвидо? Его не было видно. Но потом Тонио
заметил в другом конце зала маэстро Кавалла, а рядом с ним и Гвидо, и графиню,
и этого маленького человечка, Руджерио.
Кто-то еще взял его за руку и искренне сказал ему, что у
него великолепный голос и что ему надо дебютировать здесь, в театре Сан-Карло,
а не ехать в Рим. И почему все по-прежнему вынуждены ездить в Рим?
Но он тем временем думал об одном: «Она вдова». Это как
будто окружало ее ореолом чувственности, делало более соблазнительной, более
близкой, навсегда исключало ее из того недоступного хора девственниц, к
которому, как он раньше считал, она принадлежала.
Теперь он перед всеми извинялся, напрасно пытаясь пробиться
к стоявшим вдали Гвидо и маэстро Кавалла.
И тут он увидел, как из толпы к нему бросился Паоло, похожий
в новом костюмчике на хорошенького маленького принца. Он быстро обнял Тонио.
— Что ты тут делаешь? — спросил Тонио,
одновременно отвечая на поклон старого русского, графа Шержинского.
— Маэстро сказал, что я могу прийти послушать
тебя. — Паоло прильнул к нему. Он явно был так возбужден происходящим, что
почти не мог говорить.
— Что ты имеешь в виду? Ты знал, что я буду петь?
— Все знали, — отвечал Паоло, тяжело дыша. —
Здесь и Пьеро, и Гаэтано, и...
— Ох уж этот Гвидо! — прошептал Тонио.
Но он с трудом сдержал смех.
На этот раз он быстро удалился, захватив с собой Паоло, как
только заметил, что Гвидо, маэстро Кавалла и незнакомый ему господин исчезли.
К тому времени как он добрался до коридора, они уже зашли в
какую-то гостиную. Все двери были закрыты. Ему пришлось постоять, чтобы
успокоить дыхание и просто насладиться возбуждением, которое он испытывал.
Он был так счастлив, что ему оставалось лишь закрыть глаза и
улыбнуться.
— Так все знали, — сказал он.
— Да, — ответил Паоло, — и ты никогда не пел
лучше, никогда. Тонио, я в жизни этого не забуду.
Вдруг его личико сморщилось: казалось, он вот-вот заплачет.
Он прижался к Тонио. В свои двенадцать лет мальчик был
тоненьким, как тростиночка, и невысоким, его голова оказалась у Тонио под
мышкой. От него исходила такая боль, что Тонио встревожился.
— Что случилось, Паоло?
— Прости, Тонио. Но мы приехали в Неаполь вместе. А
теперь ты уезжаешь. И я останусь один.
— Что ты говоришь? Уезжаю? Только потому, что...
Тут Тонио услышал голоса, доносившиеся из-за одной из
закрытых дверей дальше по коридору. Он ласково обнял Паоло, потрепал его по
плечу, успокаивая его. Маленький флорентиец все еще боролся со слезами.
Спор тем временем продолжался.
— Пять сотен дукатов, — говорил Гвидо.
— Позволь мне утрясти это, — попросил
капельмейстер.
Тонио тихо толкнул дверь. В щелочку он увидел, что разговор
идет с тем темноволосым синьором, Руджерио. Заметив Тонио, графиня поспешила к
нему.
— Ступай наверх, прелестное дитя, — сказала она,
выйдя в коридор и прикрыв за собой дверь.
— Но кто этот человек? — прошептал он.
— Я не хочу тебе этого говорить, пока все не
устроится, — сказала она. — Пойдем.
Глава 15
В три часа ночи половина гостей все еще оставалась в доме.
— Милое дитя, — сказала графиня, закрыв
дверь, — совершенно случайно синьор Руджерио оказался здесь. И мы все были
уверены, что, стань это известно тебе, ты бы отказался спеть!
Несколько часов Тонио пришлось ждать одному в просторной
комнате наверху, окно которой выходило на шумную улицу.
«Пять сотен дукатов! — думал он. — Это целое
состояние. Наверняка это какие-то театральные переговоры. Но о чем?»
Его охватывали попеременно страх и чувство ужасного
разочарования. И все же сам Каффарелли аплодировал ему! Нет, наверное, это была
просто любезность по отношению к графине. Тонио совсем запутался. Что все это
значило?
Подъезжали и отъезжали экипажи. Гости не торопились
спускаться с крыльца, смеялись и обнимались. В неровном свете факелов на
ступеньках церкви напротив были видны силуэты лаццарони, которым в эту
прекрасную теплую ночь не было нужды искать пристанище, и они могли просто
растянуться под луной.
Тонио отошел от окна и принялся вышагивать взад-вперед по
комнате.
На каминной полке тикали часы. Оставалось часа три до
рассвета. Он еще не раздевался; наверняка Гвидо придет к нему.
А что, если Гвидо в постели с графиней? Нет, этой ночью
учитель не мог так поступить с ним. Да и графиня обещала, что придет, когда
«все устроится».
