И воздушные шары, гордость небесной кавалерии, желательно обслуживать грамотно. Это вам не посыльно-почтовые баллоны, чья точность прибытия на место назначения достигается исключительно массовостью запуска. Сотня посланцев с сотней одинаковых писем… хоть какой-нибудь, да долетит.
Из-за них, паразитов, шелк подорожал безбожно. А китайцы три шкуры дерут, пользуясь моментом.
— Видишь, Миша, что с людьми творит излишняя ученость? — безуспешно пытающийся докричаться до профессора командир полка повернулся к спутнику. — Беда с ними.
Старший лейтенант Нечихаев тоже не ответил. Он буквально на днях вернулся с двумя эскадронами, казаками, и примкнувшим шляхетским ополчением из многомесячного похода по лесам и пребывал в некоторой эйфории. Полк для Мишки давно стал семьей, и родные лица друзей и знакомых настраивали на лирический лад.
— Миша, уж не спишь ли ты на ходу?
— Что, Иван Дмитриевич?
— Проснись, говорю.
— Я не сплю.
— Заметно, — командир полка покачал головой. — Свою задачу помнишь?
— Там и забывать-то нечего! Высаживаемся в тылу у противника и приступаем к привычным партизанским действиям. Не переживайте, Иван Дмитриевич, чай, оно не в первый раз.
— Поэтому и беспокоюсь, — нахмурился полковник. — Обнаглели там до потери осторожности… Береги себя, Миша.
Нечихаев, отличавшийся редкой среди гусар рассудительностью, возмущенно засопел, но перечить не стал. Командир добра хочет и беспокоится исключительно в силу почти родственных чувств.
— Поберегу, — пообещал Мишка и хлопнул так и не обернувшегося профессора по плечу: — Симеон Модестович, ну и где наши воздушные кони?
Лететь на воздушном шаре интересно только первые полчаса, а потом виды и пейзажи приедаются. Попутный ветер, которого дожидались двое суток, исправно несет летательный аппарат в нужном направлении, мелькают далеко внизу заснеженные леса и покрытые льдом реки, кое-где видны сожженные деревни с торчащими печными трубами… В общем, обычная картина среднерусской полосы, в меру красивая, в меру скучная. Все как всегда.
Попадаются и французы. Вот на них полет полусотни шаров производит впечатление. Иные пытаются стрелять, а когда осознают тщетность попыток, то бессильно грозят вослед. Смешно выглядят крохотные, размером с муравья, фигурки, то и дело окутывающиеся пороховым дымом. Ружья с высоты не разглядеть, и кажется, будто неприятель попросту портит воздух, пытаясь взлететь подобно ракете.
В таких случаях от одного-двух аппаратов отделяется едва заметная точка. И устремляется к земле с нарастающим воем, чтобы там разлететься тысячами осколков. Плюнувшему в небо возвращается сторицей…
Нечихаев на происходящие время от времени бомбардировки внимания не обращал — сыплющиеся на головы французов подарки являлись личной инициативой воздухоплавателей и никак не могли сказаться на уменьшении принадлежавших отряду боеприпасов. Хотят швыряться — пусть швыряются. У каждого своя привычка развлекаться.
Сам Мишка предпочитал более традиционный для солдата способ времяпрепровождения: привалился спиной к стенке корзины, укрылся поплотнее и задремал. Нужен станет — разбудят.
И снился старшему лейтенанту Нечихаеву никогда не виденный им Париж, горящие дворцы, какой-то полуразрушенный артиллерийским огнем католический собор с украшениями в виде каменных обезьян, расстрельный взвод и стоящий с завязанными глазами у стены коротышка в белых штанах… Вот поднимаются винтовки… Молодой офицер, в котором Мишка узнал себя, отдает команду… Залп!
— Ваше благородие! — пилот воздушного шара тронул Нечихаева за плечо. — Ваше благородие, проснитесь!
— Что случилось?
— Прямо по курсу бой!
— Где? — Старший лейтенант поднялся на ноги и вынул из кармана сложенную подзорную трубу. Не ахти какое увеличение, конечно, но в случае чего можно использовать в качестве неплохой дубинки. — Что у нас там?
Действительно, в показавшейся на горизонте деревеньке кипела нешуточная баталия с применением пушек. Шесть штук, почти полная батарея, дружно лупили по небольшой церквушке на окраине, а на той в ответ вразнобой вспухали белесые облачка от ружейных выстрелов.
— Дать сигнал!
Желтые ракеты, обозначающие команду приготовиться к прыжку, ушли в разные стороны, а через минуту — еще четыре. Мишка достал из-за борта жестяной короб с парашютом:
— Федорыч, подсоби.
Сержант помог застегнуть ремни и довольно усмехнулся:
— По полтине заработаем!
— В боевом рейде по два пятьдесят полагается. — Нечихаев тоже умел считать деньги и причитающееся за прыжки вознаграждение откладывал на подарок младшей сестре. — Все готовы? Цепляй вытяжные фалы! И красные ракеты давай!
Некоторое время спустя. Деревня Кошелкино.
— А я говорю, что Господь явил чудо! — отец Сергий внушительно указал пальцем в небо. — Не может человек своей волей по воздуху ходить аки по земле, и если сие случилось, то никак не без помощи небес. Ангелы по доброте своей дали крылья православному воинству, дабы те успели прийти на помощь погубляемым безвинно душам.
Аполлон Фридрихович с батюшкой не спорил, не до того ему было. Пока кто-то из добровольных сестер милосердия перевязывал пробитое плечо и посеченную осколками ядра ногу, отставной поручик с тревогой прислушивался к частой стрельбе армейских винтовок и редкому бумканью ружья на колокольне. Манефа Полуэктовна оказалась настолько везучей, что не получила ни единой царапины и продолжала палить по позабывшим про осаду французам.
— Самое бы время вылазку сделать, — предложил Клюгенау.
— Без вас там обойдутся! — Священник отвлекся от проповеди и подмигнул служке: — Лекарство принеси! И закусить чего-нибудь сообрази!
Тот довольно улыбнулся, предвкушая малую толику целебного снадобья и на свою долю, но уйти никуда не успел. В дверь забарабанили прикладами, и громкий голос спросил на чистом русском языке:
— Есть кто живой?
— Откройте, отец Сергий, — Аполлон Фридрихович сделал слабую попытку подняться. — Это свои.
— Нужно еще разобраться, что там за свои.
— А кто недавно говорил об ангелах небесных, давших крылья?
— Аз есмь человек и могу ошибаться.
Стук в дверь прекратился, и Клюгенау забеспокоился. А ну как пришедшие на подмогу гусары (а кому еще взбредет в голову прыгать из поднебесья?) обидятся? А тут раненые… За себя Аполлон Фридрихович не переживал — это не первые дыры в шкуре старого солдата, и если не случится горячки или антонова огня, то можно посчитать их пустяковыми царапинами.
— Открывайте, отче!
На разбор завалов ушло не менее получаса. И откуда в бедной деревенской церкви столько всего? Два сундука, резной комод, куча березовых дров, старинный клавесин, портрет Петра Великого в бронзовой раме, мешки с зерном и картошкой… Особенно удивительно последнее — господин главный губернский агроном неоднократно рекомендовал сей продукт, уверяя, что именно картофель выручит в трудную минуту. Неужели он подразумевал войну?
