«Я сам себе кажусь чудом, – сказал ты. – Я
бессмертен и хочу узнать о нас как можно больше! Вам есть что рассказать – ведь
вы из числа древнейших и душа ваша сломлена. Я питаю к вам любовь, и вы дороги
мне такая, какая вы есть, ничего большего мне не нужно».
«Ты говоришь странные вещи!»
«Любовь. – Ты пожал плечами и выразительно посмотрел на
меня. – Миллионы лет шел бесконечный дождь, кипели вулканы, остывали
океаны, а потом появилась любовь?»
Ты вновь пожал плечами в знак того, что посмеиваешься над
этим абсурдом.
Я не могла не рассмеяться в ответ на твой жест. Слишком
хорошо, подумала я. Но вдруг почувствовала себя совершенно растерянной.
«Это очень неожиданно, – сказала я. – Потому что
если у меня и есть история, совсем маленькая история…»
«И что же?»
«Так вот, моя история – если она вообще есть – как раз
подходит к ситуации. Она связана с тем, о чем ты говоришь. – Неожиданно на
меня что-то нашло. Я опять тихо рассмеялась и продолжила: – Я тебя понимаю!
Нет, не в том, что касается видения духов, – это отдельная и большая тема
для разговора. Но я сознаю, в чем источник твоей силы. Ты прожил целую
человеческую жизнь. В отличие от Мариуса, в отличие от меня тебя взяли не в период
расцвета. Ты был захвачен почти в момент естественной смерти, и тебя не
интересуют земные приключения и недостатки. Ты вознамерился пробиваться вперед
с мужеством того, кто умер от старости и восстал из мертвых. Ты отбросил
похоронные венки. И готов взобраться на Олимп – не так ли?»
«Или встретиться с Озирисом в глубинах мрака, –
откликнулся ты. – Или с тенями Гадеса. Конечно, я готов встретиться с
духами, с вампирами, с теми, кто видит будущее или утверждает, что помнит
прошлую жизнь, с вами, обладающей потрясающим интеллектом, заключенным в
прекрасную оболочку. Интеллектом, позволившим вам продержаться столько лет и
едва не разрушившим ваше сердце».
Я охнула.
«Простите. Это было невежливо с моей стороны», – сказал
ты.
«Нет, объяснись».
«Вы всегда забираете у жертв сердце, не так ли? Вам не
хватает сердца».
«Может быть. Не жди от меня мудрости, как от Мариуса или
древних близнецов».
«Вы меня очень привлекаете», – сказал ты.
«Почему?»
«Потому что за вашим безмолвием и страданием скрывается
история; она вполне сформировалась и теперь живет и ждет, пока ее запишут».
«Ты чересчур романтичен, дружок», – заметила я.
Ты терпеливо ждал. Наверное, ты почувствовал охватившее меня
смятение, дрожь моей души перед лицом стольких неизведанных эмоций.
«История совсем короткая», – сказала я.
И перед моим мысленным взором замелькали образы,
воспоминания, мгновения – все то, что побуждает души действовать и созидать. Я
ощутила слабую-слабую надежду на веру.
Думаю, ты уже знал ответ. В то время как сама я еще даже не
предполагала, каким он будет.
Ты сдержанно улыбнулся, но не терял энтузиазма и продолжал
ждать.
Глядя на тебя, я представила себе, как попробую написать…
изложить все на бумаге…
«Вы хотите, чтобы я ушел, не так ли?» – спросил ты.
Ты встал, поднял свое пальто с еще не высохшими на нем
пятнышками дождя и грациозно склонился, чтобы поцеловать мне руку.
«Нет, – сказала я, прижимая к себе блокноты. – Я
не могу».
Ты не спешил с выводами.
«Возвращайся через две ночи, – продолжала я. – Обещаю,
я верну блокноты, даже если они будут пустыми, даже если я всего лишь объясню
на бумаге, почему мне не удастся восстановить свою потерянную жизнь. Я тебя не
подведу. Но не жди ничего, кроме того, что я передам эти блокноты в твои руки».
«Две ночи, – сказал ты, – и мы встретимся снова».
Я молча следила, как ты выходишь из кафе. А теперь, как
видишь, я начинаю, Дэвид. И прологом к повествованию, о котором ты просил, я
сделала рассказ о нашей встрече.
Глава 2
ИСТОРИЯ ПАНДОРЫ
Я родилась в Риме, в эпоху правления Августа Цезаря, в год,
называемый в вашем летосчислении пятнадцатым годом до нашей эры, или же до
Рождества Христова.
Все упоминаемые здесь события и имена реальны, я их не
фальсифицировала, ничего не сочиняла, не выдумывала фальшивых политических решений.
Все связано с моей судьбой и судьбой Мариуса. Я не пишу ничего лишнего из любви
к прошлому.
Я не упоминаю здесь имени своей семьи – у нее своя история,
и я не могу позволить себе связать с этой повестью ее репутацию, деяния и
эпитафии. Мариус, доверяя свою историю Лестату, также не назвал полное имя
своей римской семьи. Я с уважением отношусь к такому решению и следую его
примеру.
Вот уже более десяти лет Август – император Рима, и для
образованной римлянки наступили чудесные времена женщины обладали колоссальной
свободой. В отцы мне достался богатый сенатор, у меня было пять удачливых
братьев, я выросла без матери, взлелеянная целыми армиями греческих учителей и
нянек, ни в чем мне не отказывавших.
Да, Дэвид, если бы я действительно захотела заставить тебя
потрудиться, я бы писала все это на классической латыни. Но я не буду. Должна
сказать, что мои познания в английском языке бессистемны, и уж конечно, я
изучала его не по пьесам Шекспира.
Странствуя и читая, я заставала английский язык на разных стадиях
его развития, но основное наше с ним знакомство состоялось в этом веке, так что
я выполняю твою просьбу на разговорном английском.
Для этого существует еще одна причина – уверена, ты поймешь,
что я имею в виду, если прочел «Сатирикон» Петрония или сатиры Ювенала в
современном переводе. Самый современный английский язык представляет собой
подлинный эквивалент латыни моей эпохи.
Официальные документы Римской империи не дают достаточного
представления об этом. Однако надписи, нацарапанные на стенах Помпеи, говорят
сами за себя. Наш язык был весьма изысканным, мы пользовались множеством весьма
удобных словесных сокращений и устоявшихся выражений.
Вот почему я буду писать по-английски, это кажется мне в
данном случае уместным и естественным.
Позволь мне вкратце отметить – пока действие
приостановлено, – что я никогда не была, как выразился Мариус, греческой
куртизанкой. Я действительно жила, притворяясь таковой, в то время, когда
получила от Мариуса Темный Дар, и, возможно, он так описал меня из уважения к старым
смертным тайнам. Или, может быть, он присвоил мне этот титул из высокомерия –
не знаю.
