«Почему ты такой высокий?» – спросила я.
Мой отец, конечно, счел мое поведение весьма забавным, а что
подумают остальные о висящей у него на руках запыленной дочке, осмелившейся
заговорить с почтенными гостями, ему было все равно.
«Сокровище мое, – обратился ко мне Мариус, – я
высок, потому что я – варвар!»
Он засмеялся – несколько игриво и в то же время с почтением,
как будто перед ним была маленькая дама. Ко мне редко кто так относился.
Неожиданно он растопырил руки и побежал на меня, как
медведь. Я мгновенно в него влюбилась!
«Нет, правда! – сказала я. – Ты точно не варвар. Я
знаю твоего отца и всех твоих сестер. Они живут ниже на холме. Твоя семья все
время разговаривает о тебе за столом, конечно они говорят только хорошее».
«В этом я не сомневаюсь», – ответил он, разражаясь
хохотом.
Я видела, что отец начинает нервничать. Только я тогда еще
не знала, что десятилетняя девочка может обручиться.
Мариус выпрямился и сказал своим ласковым, очень красивым
голосом, искушенным как в публичных выступлениях, так и в речах любви:
«Маленькая красавица, маленькая муза, по матери я веду свое
происхождение от кельтов. Мои предки – высокий светловолосый народ, народ
Галлии. Говорят, моя мать была у них принцессой. Ты знаешь, кто такие галлы?»
Я ответила, что, конечно же, знаю, и начала пересказывать
вступление из записок Юлия Цезаря о завоевании Галлии, страны кельтов:
«Вся Галлия состоит из трех частей… – Мариус был
искренне потрясен. Все остальные тоже. Ободренная, я продолжала: – Кельтов
отделяет от Аквитании река Гаронна, а от племени белгов – реки Марна и Сена…»
Мой отец, на этот раз несколько смутившись, поскольку его
дочь купалась в лучах славы, повысил голос, чтобы уверить всех и каждого, что я
радость очей его, что мне позволено делать все, что хочется, и, пожалуйста, не
стоит обращать внимание…
Я же, будучи от природы нахальной и любительницей устроить
неприятности, сказала:
«Передайте от меня привет великому Овидию! Потому что я тоже
хочу, чтобы он вернулся домой».
И выпалила несколько пылких строк из «Науки любви»:
А поцелуи? Возможно ли их не вмешивать в просьбы?
Пусть не дается – а ты и с недающей бери.
Ежели будет бороться и ежели скажет: «Негодный!» —
Знай: не своей, а твоей хочет победы в борьбе.
Все, кроме моего отца, расхохотались, а Мариус обезумел от
восторга и захлопал в ладоши. Другого поощрения мне и не требовалось, теперь
уже я помчалась на него, как медведь, продолжая распевать пламенные стихи
Овидия:
Только старайся о том, чтоб не ранить нежные губы,
Чтобы на грубость твою дева пенять не могла.
Кто, сорвав поцелуй, не сорвал и всего остального,
Истинно молвлю, тому и поцелуи не впрок
[2]
.
Отец схватил меня за предплечье и приказал: «Все, Лидия,
хватит!»
А мужчины смеялись все громче, сочувствуя ему, обнимая его и
снова смеясь.
Но я не могла не одержать последнюю победу над взрослой компанией.
«Прошу тебя, отец, – сказала я, – дозволь мне
закончить мудрыми и патриотичными словами Овидия: „Я поздравляю себя с тем, что
появился на свет лишь в наше время, не раньше. Эта эпоха мне по вкусу“».
Это не столько позабавило Мариуса, сколько изумило. Но отец
подтянул меня к себе и очень четко произнес:
«Лидия! Сейчас Овидий такого не сказал бы, а ты, будучи
такой… ученой и одновременно таким философом, не могла бы ты уверить дражайших
друзей твоего отца в том, что ты прекрасно знаешь: Август по веским причинам
выслал Овидия из Рима, и он никогда не сможет вернуться домой».
Другими словами, это означало: «Помолчи, достаточно об
Овидии».
Но Мариус опустился передо мной на колени, стройный,
красивый, с гипнотическими голубыми глазами, поцеловал мне руку и сказал:
«Я передам Овидию твой привет, маленькая Лидия. Но твой отец
прав. Всем нам следует соглашаться с цензурой императора. В конце концов, мы же
римляне. – А потом он повел себя весьма странно – заговорил со мной как со
взрослой: – Август Цезарь, я полагаю, дал Риму намного больше, чем можно было
надеяться. И он тоже поэт. Он написал поэму „Аякс“ и сам ее сжег, заявив, что
она недостаточно хороша».
Лучший день в моей жизни! Я бы согласилась тотчас сбежать с
Мариусом!
Но мне оставалось только танцевать вокруг него, провожая по
вестибюлю до ворот. Я помахала ему рукой.
Он задержался.
«До свидания, маленькая Лидия», – чуть задержавшись,
сказал он и о чем-то тихо заговорил с моим отцом.
Я услышала лишь слова отца: «Да вы не в своем уме!»
Он повернулся спиной к Мариусу, а тот грустно мне улыбнулся
и исчез.
«О чем он говорил? Что случилось? – спросила я
отца. – В чем дело?»
«Послушай, Лидия, в твоих книгах тебе когда-нибудь
встречалось слово „обручиться“?»
«Да, отец, конечно».
«Так вот, этим бродягам и мечтателям ничто так не нравится,
как обручиться с маленькой десятилетней девочкой, потому что она еще не доросла
до свадьбы и он получит несколько лет свободы от императорской цензуры. Такое
случается сплошь и рядом».
«Нет, нет, отец! – возразила я. – Я его никогда не
забуду».
Думаю, я забыла его на следующий же день. Целых пять лет я
не видела Мариуса. Я помню это точно, потому что мне исполнилось пятнадцать,
пора было выходить замуж, а мне замуж совсем не хотелось. Я год за годом
выкручивалась, симулируя болезни, безумие, не поддающиеся контролю припадки. Но
время мое истекало. Фактически я имела право выходить замуж с двенадцати лет.
На этот раз все мы стояли у подножия Палатинского холма и
наблюдали за ходом самой священной церемонии – Луперкалий – одного из многочисленных
праздников, неотделимых от жизни римлян.
