– Вот что мы обе должны понять: оккультизм – это
безграничная наука, – говорила она сонным голосом, легко заглушая в
сознании звуки красивого псалма, так как он звучал теперь сам по себе. – И
алхимия, и химия, и наука о мозге – все они совместно творят волшебство:
чистое, прелестное волшебство. Мы не утратили свое искусство в век развития
науки. Мы освоили новую секретную область. Мы должны победить.
– Победить?
«О, Мэри, мы увенчаем тебя цветами сегодня, королеву
ангелов, королеву мая. Ох, Мэри, мы увенчаем тебя…»
– Ты читаешь эти страницы, Мэри-Джейн?
– Ну да, посмотри-ка, у него есть целая папка с
ксерокопиями: «Последовательный список. Перечень дополнительных страниц,
незавершенная генеалогия».
Мона снова перекатилась на спину. На миг она утратила представление
о том, где они находятся. Комната Роуан. Там, наверху, покачивались подвески в
виде крохотных хрустальных призм. «Люстра Мэри-Бет – та, которая была привезена
из Франции… Кем же это?.. Джулиеном? Джулиен, где ты? Джулиен, как ты позволил,
чтобы со мной случилось такое?»
Но призраки не отвечали, если им не хотелось, если только
они не имели основательных причин для разговоров.
– Ну вот, смотри: здесь неполная генеалогия.
– Ты достала ее?
– Да, оригинал и ксерокс. Здесь все продублировано.
Оригинал и ксерокс. В маленьких одинаковых папках. Повсюду имя Майкла Карри
обведено кружком, все правильно, а еще здесь есть материал о Джулиене,
переспавшем с какой-то ирландской девушкой, и эта девушка отдала свою малышку в
приют Святой Маргариты, затем перешедший к сестрам милосердия, к сестре
Бриджет-Мэри, а малышка-девочка, та, которая была отдана в приют, вышла замуж
за пожарного по фамилии Карри и родила ему сына, и нарекли его Майкл! Прямо
здесь! Мона рассмеялась.
– Дядя Джулиен был настоящим львом, – сказала
она. – Ты знаешь, что делает матерый лев-самец, когда он вступает в новый
прайд? Он убивает всех молодых самцов. Самок сразу охватывает любовный пыл, и
он покрывает всех молодых львиц. Так передаются гены. Дядя Джулиен знал. Он
просто улучшал популяцию.
– Ах да, я слышала, что он был весьма разборчив насчет
того, кто должен выжить. Бабушка говорила мне, будто он застрелил нашего
прапрадедушку.
– Я не уверена в том, что здесь прозвучало правильное
число этих «пра». Что еще говорится в этих бумагах?
– Ладно, малышка, сказать по правде, я не смогла бы
разобраться в этом, если бы кто-то не сделал нужные пометки. Чего только здесь
нет! Ты знаешь, на что это похоже? Это похоже на каракули, которые люди пишут
под кайфом и надеются, что они будут такими же и на следующий день. А потом
смотрят на бумагу и видят, что изобразили крошечные зубчатые линии, почти не
отличимые от прямых, – ты понимаешь? Похожие на электрокардиограммы!
– Только не рассказывай мне, что ты была медицинской
сестрой!
– Да, некоторое время, но это было в той сумасшедшей
коммуне, когда они заставляли нас делать клизмы каждый день, чтобы избавиться
от нечистот в наших организмах.
Мона начала хохотать снова, правда несколько сонно.
– Я не думаю, что даже коммуне Двенадцати Апостолов
удалось бы заставить меня проделывать это каждый день.
А эта люстра и впрямь чертовски эффектна. То обстоятельство,
что она прожила так долго и никогда до сих пор не ложилась на пол и не
рассматривала эти вещи под таким ракурсом, было совершенно непростительно.
Псалом все продолжался, только на сей раз – чудо из чудес! – его играли на
каком-то инструменте, возможно похожем на арфу, и каждый звук сливался со
следующим. Она почти не ощущала под собой пола, когда сосредоточивала все
внимание на музыке и свете, льющемся сверху.
– Ты не осталась в этой общине, правда? – спросила
она сонным голосом. – Это было бы просто ужасно.
– Разумеется, не осталась. Заставила мать забрать меня
оттуда. Я сказала: «Послушай-ка, ты уйдешь со мной или я удеру оттуда сама». И
так как мне было в то время около двенадцати лет, она не могла допустить, чтобы
такое случилось. Смотри-ка, вот опять Майкл Карри. Он обвел кружком его имя.
– Это сделал Лэшер? Или Райен?
– Ты меня достала. Это ведь ксерокс; я не могу
сказать, кто именно. Должно быть, Райен, и еще есть что-то подчеркнутое,
похоже: «маега». Ну, ты понимаешь? Это может означать «маг».
– Ты права, – сказала Мона. – Это на старом
английском. Одно время я находила производные от каждого слова, относящегося к
ведьмам и колдовству.
– Да? Я тоже интересовалась этим. «Маг» – ты права. Или
это означает – только не подсказывай мне! – это означает кого-то, кто
всегда знал и знает правду, правильно?
– И подумать только! Дядя Джулиен хотел, чтобы я это
сделала, – вот в чем загадка. Но призрак знает свое дело, а дядя Джулиен,
быть может, нет. Мертвые не могут знать всего. Злые люди знают все – независимо
от того, живые они или мертвые, – или, по крайней мере, знают достаточно,
чтобы запутать нас в такую паутину, из которой нам уже не выбраться. Но Джулиен
понятия не имел, что Майкл его потомок. Я в этом уверена. Он бы не повелел мне
прийти.
– Прийти куда, Мона?
– В этот дом в ночь празднования Марди-Гра, лечь с
Майклом, чтобы сделать эту малышку, которую только мы с Майклом могли сделать.
Хотя… наверное, ты тоже могла сделать ее с Майклом, так как ты тоже способна
ощущать запах, исходящий из этих коробок, – запах его самого?
– Да, может быть, я смогла бы, Мона… Разве кому-то дано
знать?
– Правильно, радость жизни, никогда не знаешь. Но я
поймала его первой. Я застала Майкла, когда дверь была открыта, перед тем как
Роуан пришла домой. Просто проползла через щель – и бац! Ах, моя малышка, эта
замечательная малышка!
Мона повернулась и подняла голову, положив подбородок на
руки, а локтями опершись о ковер.
– Мэри-Джейн, ты должна знать все.
– Да, я хочу, – ответила Мэри-Джейн. – Я
хочу. Я, если можно так выразиться, беспокоюсь о тебе.
– Обо мне? Можешь не беспокоиться. Я чувствую себя
лучше некуда. Мне хочется выпить немного молока, но во всем остальном… В общем,
все прекрасно. Смотри, я все еще могу лежать на животе. Ну, в действительности
это не совсем так. – Она села. – Это не так уж удобно, но придется
временно перестать спать на животе.
Брови Мэри-Джейн сошлись вместе и застыли, придав лицу
серьезное выражение. Она выглядела такой миленькой! Не удивительно, что мужчины
относятся к женщинам столь покровительственно.
