Мэри-Джейн ответила ей сияющей улыбкой.
– Да, это просто удивительно. Я люблю тебя.
– Ох, как рада я слышать это! – откликнулась Мона.
Они подошли к кухонным дверям, и Мона заглянула внутрь.
– Боже, ты действительно приготовила большой ужин!
– Тебе придется в это поверить, – гордо сказала
Мэри-Джейн, снова демонстрируя свои совершенные белоснежные зубы. – Я
умела готовить, когда мне было всего шесть лет. Моя мать жила тогда с
шеф-поваром. Понимаешь? А потом я работала в модном ресторане в Джексоне, в
столице штата Миссисипи, – помнишь? Это было место, где обедали все
сенаторы. И я сказала им: «Если вы хотите, чтобы я осталась здесь, то должны
позволить мне наблюдать за работой поваров, чтобы я всему научилась». Что ты
хочешь выпить?
– Молоко. Я изголодалась по молоку, – сказала
Мона. – Подожди, не торопись. Полюбуйся на эти магические сумерки. Это
любимое время суток Майкла.
Если бы только она могла вспомнить, кто был тогда с ней во
сне. Осталось только неисчезающее чувство любви, чрезвычайно утешающей любви.
На мгновение она вдруг забеспокоилась о Роуан и Майкле.
Смогут ли они хотя бы когда-нибудь разгадать тайну убийства Эрона? Но вместе
они могут победить кого угодно. То есть если они действительно объединятся и с
ними будет Юрий. Хотя судьба Юрия никогда не должна была пересечься с ее
собственной судьбой.
Каждый все поймет в свое время.
Уже распускались цветы. Казалось, что сад поет. Она неуклюже
оперлась о дверную раму, без слов выводя мелодию цветов; эта мелодия
связывалась с самой отдаленной частью памяти, которая никогда не позволяла ей
отказаться от прекрасных и самых утонченных воспоминаний, – только там они
надежно сохранялись. Она ощутила какой-то сильный запах – ах, сладкий аромат
оливковых деревьев!
– Дорогая, вот теперь надо поесть, – сказала
Мэри-Джейн.
– Прекрасно, прекрасно! – вздохнула Мона, вытянув
руки и распрощавшись с ночью при входе в дом.
Она проплыла в кухню словно в состоянии восторженного
экстаза и села за роскошный стол, накрытый Мэри-Джейн, которая по этому случаю
выставила фарфор королевы Марии Антуанетты – самый изящный сервиз из всех в
доме – с гофрированными позолоченными краями тарелок и блюдец. Умница! Ну до
чего же замечательная у нее подруга! Как родившаяся в отнюдь не богатом доме
девочка совершенно интуитивно выбрала самый хороший фарфор? Да, в ней поистине
скрыты великие достоинства и возможности. Но насколько рискованная натура! И
каким наивным оказался Райен, приведя ее к ним в дом и оставив их вдвоем.
Мэри-Джейн вошла в кухню с картонкой молока и коробкой
сухого шоколада.
– Никогда не видела фарфора, подобного этому, –
говорила она, захлебываясь от восторга. – Он похож на жестко
накрахмаленную ткань. И как это им удается?
– Пожалуйста, не сыпь этот яд мне в молоко.
Мона подхватила коробку с молоком, надорвала ее и наполнила
стакан.
– Я хотела сказать, как им удается делать фарфор
неплоским, не могу понять этого. Разве что он мягкий, как тесто, прежде чем его
обжигают?
– Не имею ни малейшего понятия, – пожала плечами Мона, –
но всегда обожала этот стиль. Эти чашки не так уж хороши в столовой: там они
затмеваются стенными росписями. Но выглядят просто великолепно на кухонном
столе, и как мудро с твоей стороны было выбрать эти баттенбургские кружевные
салфетки! Я снова проголодалась, так давай же примемся за ланч. Это
великолепно! Давай начнем объедаться!
– У нас не было ланча, и ты не ела ни крошки, –
сказала Мэри-Джейн. – Я боялась до смерти, что ты будешь ругать меня за
то, что я прикасалась к этим вещам, но потом подумала: «Если Мона Мэйфейр будет
возражать, я тут же поставлю их обратно».
– Моя дорогая, дом сейчас принадлежит нам, –
победно улыбаясь, заявила Мона.
Боже, молоко было великолепно! Она расплескала его по столу,
но оно было таким вкусным, удивительно вкусным!
– Выпей еще.
– Я пью, конечно, я пью его с удовольствием, –
заверила Мона.
– Вижу, – сказала Мэри-Джейн, садясь на стул рядом
с ней.
Все блюда были наполнены восхитительной, великолепной едой.
Мона положила себе на тарелку целую гору горячего риса. Не надо
соуса – и так удивительно вкусно. Она начала есть, не дожидаясь Мэри-Джейн,
которая ложку за ложкой бросала шоколадную пудру в свое молоко.
– Надеюсь, ты не возражаешь? Я просто обожаю шоколад.
Не могу обходиться без него долго. Бывало время, когда я делала шоколадные
сэндвичи – можешь себе представить? Знаешь, как я их делала? Я прокладывала
пару шоколадок «Херши» между двумя кусками белого хлеба, сверху укладывала
ломтики банана, а потом еще посыпала сахаром. Уверяю тебя, это было
восхитительно.
– О, я понимаю и могла бы чувствовать то же самое, если
бы не была беременна. Однажды за один присест я проглотила целую коробку вишен
в шоколаде. – Мона поглощала одну полную вилку риса за другой. Никакой
шоколад не сравнится с этим. Идея вишен в шоколаде померкла. А теперь
заключительная деталь. Белый хлеб. Заманчивая идея. – Знаешь, я думаю, что
мне необходимы сложные углеводы, – сказала она. – Об этом говорит мне
мой малыш.
«Смеясь или напевая?» – мелькнула у нее мысль.
Нет проблем: все очень просто и естественно. Она ощущает
себя в гармонии со всем миром, и для нее не составит труда возродить гармонию
между Майклом и Роуан. Мона откинулась на спинку стула. Ее снова захватило
видение: небо, усеянное звездами. Небо наверху вздымалось аркой – черной,
чистой и холодной, а люди пели, и звезды были великолепны, удивительно
великолепны.
– Что за мелодию ты так тихо напеваешь? – спросила
Мэри-Джейн.
– Ш-ш-ш, ты слышишь?
Райен только что вошел в дом. Его голос доносился из
столовой. Он разговаривал с Эухенией. Как удивительно было снова увидеть
Райена! Разумеется, он не собирался выдворять Мэри-Джейн из дома.
Как только он вошел в кухню, Мона увидела выражение
усталости на его лице и почувствовала жалость. На нем все еще был надет строгий
костюм для похорон. Он должен носить костюм из креповой ткани в полоску – такую
одежду предпочитают летом все мужчины. Ей нравилось, когда мужчины летом
надевали такие костюмы и когда пожилые надевали соломенные шляпы.
– Райен, присоединяйся к нам, – предложила она,
прожевывая очередную порцию риса. – Мэри-Джейн приготовила нам целый пир.
