– Ты не думаешь, что у Стюарта достанет здравого смысла
предупредить Юрия, чтобы он держался в стороне? Что там может существовать
некий заговор и что Стюарт не имеет представления, насколько широко он
распространился?
– Я думаю, у тебя самого достанет здравого смысла так
поступить и, возможно, у меня, но я ничего не могу сказать о Стюарте.
– Итак, что, если Юрий находится там? Они знают о
заговоре, но ничего не знают о нас! Стюарт не стал бы рассказывать Юрию о нас,
независимо от того, что случилось. Подумай хорошенько. Что именно Юрий должен
рассказать? Он может сообщить им о том, что произошло в Новом Орлеане, и, если
он доберется до документов… Знаешь, мне кажется, я еще пожалею, что уничтожил
возможность перехвата информации.
– Я об этом не жалею! – сказал Марклин. Его
начинал раздражать деловой подход Томми, его абсурдный оптимизм.
– Ты опасаешься, что мы не сможем решить эту задачу –
так? – спросил Томми. – Ты боишься, что мы расколемся, как Стюарт?
Но, Марклин, ты должен понять, что Стюарт провел в Таламаске всю жизнь. А что
значит эта Таламаска для тебя или для меня? – Томми сухо
рассмеялся. – Старина! С нами они допустили ошибку – ведь я прав, братец?
– Нет, они не ошиблись, – ответил Марклин. –
Стюарт знал, что делает, знает, что мы обладаем мужеством для выполнения
планов, которые он никогда не мог бы даже осознать. Стюарт не сделал ошибки.
Ошибка состояла в том, что кто-то убил Антона Маркуса.
– И у нас не было времени, чтобы выяснить, кто это
сделал и почему, каковы были мотивы совершенного им преступления, ставшего для
нас счастливым случаем. Ты понимаешь, что это счастливый случай, не так ли?
– Разумеется, понимаю. Мы избавились от Маркуса. Это уж
точно. Но что случилось в момент убийства? Элвера разговаривала с убийцей.
Убийца говорил что-то об Эроне.
– Не покажется ли тебе, что будет просто великолепно,
если этот незваный гость принадлежит к семейству Мэйфейр? А что, если это
ведьма высшего ранга? Говорю тебе, я мечтаю прочесть весь файл о мэйфейрских
ведьмах, от корки до корки. Хочу знать буквально все об этих людях! Я думал об
этом. Должен существовать какой-то способ предъявить права на бумаги Эрона. Ты
знаешь Эрона. Он записывал буквально все. Должно быть, после него осталась куча
картонных ящиков с бумагами. Они, вероятно, хранятся где-то в Новом Орлеане.
– Ты слишком забегаешь вперед! Томми, Юрий мог побывать
там. Стюарт мог не выдержать. Они могут знать обо всем.
– Сомневаюсь, насколько серьезны твои
предположения, – сказал Томми с видом человека, которому хотелось бы
поразмышлять о чем-то более значительном. – Марклин, поворот!
Марклин чуть не пропустил его, и, едва свернув, они
оказались на пути у другой машины. Но та уступила им дорогу, и Марклин
устремился вперед. Через несколько секунд они съехали с автострады и начали
спускаться вниз по проселочной дороге. Только тогда Марклин расслабился и дал
отдых пальцам, намертво вцепившимся в руль во время этого инцидента. У него
ныла челюсть – так крепко он сжал зубы.
Томми сердито посмотрел на приятеля.
– Послушай, не дави на меня, – неожиданно произнес
Марклин, чувствуя, как жар заливает глаза, что всегда означало приступ
откровенной ярости. Он отчетливо сознавал это состояние. – Дело совсем не
во мне, Томми, весь вопрос в них! Теперь подадим назад немного. Мы разыграем
это вполне естественно. Мы оба знаем, что нам делать.
Томми медленно повернул голову, когда они проезжали сквозь
передние ворота, ведущие в парк.
– Должно быть, все члены ордена собрались. Никогда
здесь не было подобного скопления машин, – заметил Марклин.
– Считай, что нам повезло, если они не распорядились
предоставить наши места глухим и слепым старцам из Рима или Амстердама.
– Надеюсь, так они и сделали. Это была бы великолепная
причина отдать все в руки старой гвардии и весьма естественно отсюда выбраться.
Марклин остановил машину в нескольких метрах от служителя
гаража, направлявшего автомобиль, стоявший перед ними, на довольно удаленное
место парковки по другую сторону живой изгороди.
Он вышел и бросил ключи служителю.
– Запаркуй ее, Гарри, пожалуйста, – попросил он.
Вытащил из бумажника несколько фунтовых банкнот – сумму, достаточную для того,
чтобы не обращать внимания на все возражения за подобное нарушение
порядка, – и устремился к входу в здание.
– Зачем, черт подери, ты сделал это? – спросил Томми,
подбегая к нему. – Старайся следовать правилам, понял? Стань невидимым. Не
говори ни слова. Не привлекай излишнего внимания, ведь мы договорились.
– Ты сам слишком нервничаешь, – раздраженно
отозвался Марклин.
Передние двери стояли нараспашку. Зал был до предела
заполнен мужчинами и женщинами, густым облаком дыма от сигар и ревом голосов.
Это было похоже на толпу в канун праздника или на антракт в театральном зале.
Марклин остановился. Все его инстинкты приказывали не
входить внутрь. А он всю жизнь доверял своим инстинктам, как, разумеется, и
своим умственным способностям.
– Ну, пойдем же, друг, – сказал Томми сквозь зубы,
понуждая Марклина продвигаться вперед.
– О, приветствую, – сказал господин с загоревшим
лицом, обернувшийся, чтобы поздороваться с ними. – А кто вы такие?
– Новички, – ответил Марклин. – Томми Монохан
и Марклин Джордж. Новичкам позволяется войти?
– Разумеется, разумеется, – сказал незнакомец,
отступая в сторону. Толпа сомкнулась, лица обратились к ним, а затем равнодушно
отвернулись. Какая-то женщина что-то шепнула человеку по другую сторону двери
и, встретившись глазами с Марклином, тихо вскрикнула от удивления и тревоги.
– Все получается не так, – сказал Марклин сквозь
зубы.
– Вы обязательно должны здесь присутствовать,
конечно, – говорил жизнерадостный человек, – все молодые люди должны
быть здесь. Когда случается нечто подобное, каждый обязан явиться в Обитель.
– В чем дело, хотелось бы знать, – сказал
Томми, – ведь Антон никому не нравился.
– Умолкни, – велел Марклин. – Это просто
удивительно, не так ли, как люди – ты и я, например, – реагируют на
стрессы.
– Нет, к сожалению, в этом нет вообще ничего
удивительного.
Они медленно продвигались по краю толпы. Незнакомые лица
окружали их со всех сторон. Люди вокруг пили пиво и вино. Они могли слышать
французскую и итальянскую речь, а некоторые даже говорили на датском.
