– Сказали они тебе еще что-нибудь?
– Что, возможно, это не имеет никакого значения. Я могу
рожать здоровых детей, как каждый в нашей семье, за исключением одного случая,
о котором никто не желает говорить.
– Х-м-м-м, – промычала Мона. – Я все еще хочу
есть. Спустимся вниз?
– Да, хорошо, а то я уже готова обглодать дерево!
Мэри-Джейн казалась вполне нормальной к тому времени, когда
они добрались до кухни, обсуждая по пути каждую картину и каждый предмет
мебели, попадавшиеся на глаза. Оказалось, что она никогда прежде не была внутри
дома.
– До чего же немыслимо скверно, что мы не пригласили
тебя, – сказала Мона. – Именно так, мы просто об этом не подумали. Все
беспокоились в тот день о состоянии Роуан.
– А я и не ожидала какого-то особого приглашения ни от
кого, – откликнулась Мэри-Джейн. – Но этот дом просто великолепен!
Взгляни хотя бы на картины на стенах!
Мона не могла не испытать гордость за то, как талантливо
Майкл освежил каждую картину, и неожиданно ей пришла в голову мысль, которая
посещала ее более пятидесяти миллионов раз на последней неделе: когда-нибудь
этот дом будет принадлежать ей. Кажется, это уже свершилось. Но она не должна
думать так теперь, когда Роуан пришла в себя. Будет ли Роуан действительно
по-настоящему здорова? В памяти промелькнуло воспоминание: Роуан в гладком
шелковом черном костюме, сидящая здесь, с прямыми черными бровями и большими,
строгими, словно полированными серыми глазами.
То, что Майкл был отцом ее ребенка, что она была беременна
этим ребенком, что это связывало ее с ними обоими, внезапно показалось ей
неприятным.
Мэри-Джейн приподняла одну из портьер в столовой.
– Кружево, – произнесла она шепотом. –
Тончайшее, не так ли? Все здесь самого великолепного качества.
– Да, полагаю, это так, – кивнула Мона.
– И ты тоже, – сказала Мэри-Джейн, – ты
выглядишь словно сказочная принцесса, вся в кружевах. Подожди, ведь мы обе
одеты в кружево. Я просто его обожаю.
– Спасибо, – ответила Мона, слегка
возбужденная. – Но как может столь красивая девушка, как ты, замечать
такую, как я?
– Не сходи с ума, – ответила Мэри-Джейн, проносясь
мимо нее в кухню. Она изящно покачивала бедрами и звонко постукивала высокими
каблуками. – Ты просто блистательная девушка. А я – хорошенькая. Я знаю,
что это именно так. Но мне нравится смотреть на других красивых девушек, и
всегда нравилось.
Они сели вместе за стеклянный столик. Мэри-Джейн
рассматривала тарелки, поставленные перед ней Эухенией, глядя сквозь них на
свет.
– Итак, перед нами настоящий костяной фарфор, –
объявила она. – У нас есть несколько похожих штучек в Фонтевро.
– Неужели у вас там все еще сохранились такие вещи?
– Дорогая, ты просто изумилась бы, если бы видела, что
там еще хранится на чердаке. А как же! Там есть и серебро, и фарфор, и старые
портьеры, и коробки с фотографиями. Ты должна бы посмотреть на все это. Этот
чердак совершенно сухой, и там тепло. Там все накрепко опечатано. Барбара Энн обычно
жила там. Ты знаешь, кем она была?
– Да. Матерью Старухи Эвелин. И моей прапрабабкой.
– И моей тоже! – торжествующим тоном объявила
Мэри-Джейн. – Разве это не чудо?
– Да, несомненно. Часть всей жизни Мэйфейров. А тебе
следовало бы посмотреть на генеалогическое древо Мэйфейров – как все ветви его
пересекаются. Типа того, что, если бы я, например, вышла замуж за Пирса, с кем
у нас не только общая прапрабабка, но и общий прадед, который также выскочил
из… Черт подери, сложнейшая вещь – проследить, как они пересекаются. Оттуда
происходит каждый из Мэйфейров. Ты должна будешь провести чуть ли не год за
изучением генеалогического древа, стараясь только прояснить картину, чтобы
понять, кто же это сидит рядом с тобой на семейном пикнике, – понимаешь,
что именно я имею в виду?
Мэри-Джейн кивнула, приподняв брови и изогнув губы в улыбке.
Она красила губы лиловой помадой с каким-то дымчатым оттенком, от одного вида
которого можно было умереть. «Боже мой, – подумала Мона, – ведь я уже
женщина и могу тоже носить этакое барахло, если только захочу».
– Ох, могу тебе одолжить все мои вещи, если
хочешь, – сказала Мэри-Джейн. – У меня есть даже сумка с самым
необходимым для короткого путешествия. Ты представляешь! В ней полно косметики
– ее купила мне тетушка Беа, – и все там от «Сакс, Пятая авеню» и от
«Бергдорф-Гудман» из Нью-Йорка.
– Благодарю, очень любезно с твоей стороны! Эухения
принесла немного телятины из холодильника и маленькие нежные кусочки морского
гребешка, которые Майкл отложил для Роуан. Теперь она пыталась поджарить их с
ломтиками грибов и лука, уже заготовленными и упакованными в пластиковый
мешочек.
– Боже, пахнет вкусно, не так ли? – сказала
Мэри-Джейн. – Я не хотела читать твои мысли, просто так случилось.
– Мне все равно. Насколько мы обе знаем, это ненадежно
и часто воспринимается неверно.
– Ох, это совершенно справедливо, – согласилась
Мэри-Джейн.
Затем она снова взглянула на Мону, примерно так же, как
смотрела на нее наверху. Они сидели напротив друг друга, как обычно садились
Роуан и Мона, только Мона заняла место Роуан, а Мэри-Джейн – место Моны.
Мэри-Джейн рассматривала серебряную вилку и вдруг опять перевела взгляд на
Мону.
– В чем дело? – спросила Мона. – Ты смотришь
на меня так, будто что-то произошло.
– Все смотрят на тебя, когда ты беременна. Так всегда
бывает, как только это становится известно.
– Я знаю об этом, – сказала Мона. – Но в
твоем взгляде есть что-то иное. Другие приходят от этого в восторженное
состояние, ласково смотрят на меня, с любовью и одобрением, но ты…
– Что такое одобрение?
– Похвала, – ответила Мона.
– Я намерена получить образование, – сказала
Мэри-Джейн, решительно тряхнув головой. Она отложила вилку в сторону. –
Что означает этот узор на серебре?
– Сэр Кристофер, – сказала Мона.
– Ты считаешь, мне уже поздно пытаться стать истинно
образованной личностью?
– Вовсе нет, – ответила Мона. – Ты слишком
умна, чтобы позднее начало смогло обескуражить тебя. Кроме того, ты уже
достаточно образованна. Ты просто образованна по-другому. Я никогда не бывала в
тех местах, где тебе приходилось жить. Я никогда не чувствовала
ответственности.
