– Надавите сильнее. Чувствуете? Это ваш ребенок.
Уверена, вы надеваете теперь только просторные платья. Вы не переносите ничего,
что стягивает вам талию, не так ли?
– Послушайте, всю эту одежду купила мне моя тетка. Она
выбирала вещи без всякой системы, наугад. – Что это было, черт побери? О
да, полотняное черное – для похорон или для того, чтобы выглядеть изящной в
причудливых туфлях на высоких каблуках с черно-белой шнуровкой. – Не может
быть, что я была уже тогда беременна. Это просто невозможно.
– Сходите домой и просмотрите свой компьютерный
формуляр, Мона. Вы беременны уже три месяца.
Мона выпрямилась и спрыгнула со стола, огладила черную юбку
и быстро обулась в изящные туфли. Нет необходимости расшнуровывать или
зашнуровывать, хотя, если бы тетя Гиффорд увидела, как она втискивает ноги в
такие дорогие туфли, она бы закричала.
– Я должна идти, – сказала она. – Меня ждут
на похоронах.
– Не того ли несчастного, что женился на вашей кузине и
которого сшибла машина?
– Точно, именно его, бедняги. Послушайте, Аннелле,
может, можно сделать один из таких тестов, которые позволяют увидеть плод?
– Да, и он подтвердит в точности то, что я сказала: у
вас уже двенадцать недель. Теперь послушайте меня. Вы должны принимать все
диетические добавки, которые я буду прописывать. Тринадцатилетний организм не
готов к рождению ребенка.
– Хорошо. Я хочу договориться о приеме для проведения
теста. Я хочу увидеть свое дитя. – Мона направилась к двери и уже взялась
за ручку, но вдруг остановилась. – Похоже, я передумала, – сказала
она, – пожалуй, лучше воздержаться от теста.
– В чем дело?
– Я не знаю. Просто давайте оставим его в покое на
некоторое время. Тесты могут оказаться ужасными, разве не так?
– О боже! Вы бледнеете буквально на глазах!
– Нет, со мной все в порядке. Я только собралась упасть
в обморок, как героиня плохого кинофильма. – Мона прошла по ковру
маленького холла перед приемной и вышла за дверь, хотя доктор окликнула ее.
Дверь с размаху захлопнулась, и она поспешила в остекленный вестибюль.
Машина ждала Мону у тротуара. Райен стоял возле дверцы,
сложив руки на груди. Одетый в темно-синий костюм для похорон, он выглядел
почти так же, как всегда, только глаза у него слезились и сам он явно был
весьма утомлен. Он открыл перед Моной дверцу лимузина.
– Ну и что сказала доктор Залтер? – Райен
обернулся и внимательно посмотрел сверху вниз на Мону.
Господи! Ну когда же все перестанут ее разглядывать.
– Я беременна, это точно, – сказала Мона. – Все
в порядке. Поехали отсюда.
– Мы уезжаем. Ты чем-то встревожена? Быть может,
беременность начинает действовать на тебя?
– Да ничем я не встревожена! С чего мне тревожиться?
Просто я думаю об Эроне. Майкл или Роуан не звонили?
– Нет, пока что нет. Возможно, именно сейчас они спят.
В чем дело, Мона?
– Райен, остынь, ладно? Меня без конца спрашивают, в
чем дело. Нет никакого дела. Иногда случаются вещи… ужасающе быстро.
– У тебя на лице слишком необычное выражение, –
пояснил Райен. – Выглядишь испуганной.
– Вовсе нет. Просто размышляю, на что это может быть
похоже. Мой собственный ребенок. Ты ведь уже рассказал всем, не так ли? Ради
бога, не надо ни проповедей, ни молитв.
– В этом нет необходимости, – сказал он. – Ты
распорядитель легата. Никто не осмелится сказать тебе что-либо. Разве что
только я. Но я не могу заставить себя стать в позу и произнести обличительную
речь – то, что обычно принято говорить.
– Отлично, – отозвалась она.
– Мы понесли столь тяжелую утрату, а теперь появилась
надежда на новую жизнь, и я расцениваю это событие как радостное – мне хочется
скорее обнять и защитить твоего ребенка.
– Ты спятил, Райен. Ты действительно устал. Тебе
необходимо немного отдохнуть.
– Не хочешь ли ты рассказать мне прямо сейчас?
– Рассказать что, Райен?
– О том, кто отец, Мона. Ведь ты не собираешься
скрывать его, не так ли? Это Дэвид?
– Нет, это не Дэвид. Забудь о Дэвиде.
– Юрий?
– Ну сколько можно?! Что за вопросы? Я знаю, кто отец
ребенка, если именно это тебя интересует, но я не желаю говорить об этом
сейчас. А имя отца станет тебе известно, как только ребенок родится.
– До того.
– Я не хочу, чтобы ребенка кололи иглами. Я не желаю,
чтобы ему хоть что-нибудь угрожало. Я уже сказала, что отец мне известен. А вам
его имя я сообщу, когда сочту нужным.
– Это Майкл Карри – я прав?
Она обернулась и уставилась на него. Слишком поздно отрицать
очевидное.
Райен догадался по выражению ее лица. А он чувствовал себя
совершенно измотанным, лишенным обычной для него твердости и был похож на
человека, существующего только за счет постоянного приема сильнодействующих
лекарств, – напряженный и более ранимый, чем обычно. Хорошо, что они ехали
в лимузине и ему не пришлось садиться за руль, не то он непременно врезался бы
прямо в ограду.
– Гиффорд сказала мне, – заторможенно, словно
наркоман, произнес он, глядя в окно: они медленно ехали по Сент-Чарльз-авеню,
мимо красивейших особняков города и очень старых деревьев.
– Начал снова? – спросила она. – Как это
Гиффорд сказала тебе? Райен, с тобой все в порядке? Ответь мне!
Боже, что же случилось с этой семьей, если у самого Райена
не все дома? У нее достаточно забот и без этого.
– Это был сон, который я видел прошлой ночью, –
ответил он наконец, обернувшись к ней. – Гиффорд явилась мне и сказала,
что отец – Майкл Карри.
– Гиффорд выглядела радостной или печальной?
– Радостной или печальной? – Он глубоко
задумался. – Сказать по правде, не помню.
– Потрясающе! – хмыкнула Мона. – Даже теперь,
когда Гиффорд умерла, никто не обращает внимания на то, что она говорит. Она
явилась к тебе во сне, а ты даже не обратил на нее внимания.
Эти слова озадачили его, но лишь слегка. Насколько Моне
показалось, он не счел их обидными. Когда он посмотрел на нее, взгляд был
отстраненный и совершенно спокойный.
– Это был сон, хороший сон. Мы были вместе.
– Как она выглядела?
