Она слегка нахмурилась, глаза ее сузились на миг и снова
стали большими и озабоченными.
– Я не воспользовался этими силами, чтобы уничтожить
Лэшера, – сказал он. – Я был слишком напуган, чтобы употребить их. Я
использовал мою силу как мужчина и употреблял также простые инструменты, о
которых рассказал мне Джулиен. Но сила здесь. Она должна быть. И если именно
поэтому ты любишь меня – я имею в виду, по-настоящему любишь, – то я могу
проникнуть вглубь себя и выяснить, что могут сделать мои силы. Таковым всегда
было мое мнение.
– Мой невинный Майкл… – произнесла она, но тон ее
был скорее вопросительным, чем утверждающим.
Он покачал головой, склонился и поцеловал ее. Возможно, это
было не самое лучшее из того, что он мог сделать, но он не удержался. Он
обнимал ее за плечи и прижимал к сиденью, закрыв ей рот своими губами. Он
ощутил ее мгновенный ответ по тому, как ее тело прильнуло к нему в страсти,
руки скользнули вокруг его шеи и сомкнулись у него за спиной, рот ответил ему
поцелуем, спина выгнулась. Роуан словно стремилась всем своим существом слиться
с ним воедино…
Когда они наконец разжали объятия, машина быстро неслась по
автостраде, а впереди уже высились строения аэропорта. Времени для утоления
страсти, которую он ощущал в себе, для выражения гнева, обиды и любви, которые
ему так отчаянно хотелось ей открыть, уже не оставалось.
Однако Роуан сама потянулась к нему, обеими руками прижала к
груди его голову и поцеловала его.
– Майкл, любовь моя… Моя единственная и истинная
любовь.
– Я с тобой, моя дорогая, – сказал он. – И не
пытайся ничего изменить. То, что мы должны сделать – за Эрона, за Мону, за
ребенка, за всю семью и бог знает за что, – все это мы сделаем вместе.
Когда они оказались наконец над Атлантикой, он попытался
заснуть. Они поели достаточно сытно и выпили несколько больше, чем следовало, и
говорили в основном об Эроне. В салоне уже было темно и тихо; они укрылись под
полудюжиной легких одеял.
Майкл считал, что сон просто необходим. Несомненно, Эрон
посоветовал бы им теперь выспаться и хорошенько отдохнуть.
Они должны были приземлиться в Лондоне через восемь часов,
когда там наступит раннее утро, хотя для них будет еще глубокая ночь, и там их
встретит Юрий, которому не терпится узнать – и он имеет на это право, –
как погиб Эрон.
Боль. Скорбь. Неизбежное страдание.
Он ускользал куда-то, не уверенный в том, погружается ли в
какой-то кошмар или стремится попасть во что-то яркое и несерьезное, словно в
плохой комикс…
И вдруг ощутил прикосновение руки Роуан…
Она лежала спиной к нему, рядом, и сжимала его пальцы.
– Если мы видим это так отчетливо, – прошептала
она, – если ты не отвернешься от того, что я буду делать, если я не буду
отстранять тебя…
– Да…
– Тогда ничто не сможет разделить нас. Никто не сможет
встать между нами. И что бы у тебя ни было с этой девочкой-невестой, все будет
искуплено.
– Я и не желаю никаких девочек-невест, – возразил
он. – И никогда не желал. Я не мечтал ни о какой другой женщине, когда ты
покинула меня. Я люблю Мону по-своему и буду всегда ее любить, но это часть
того, что мы собой представляем все мы. Я люблю ее и хочу этого ребенка. Хочу
так сильно, что даже не желаю говорить об этом. Я слишком остро жажду иметь
собственное дитя. Но хочу я только тебя, и это неоспоримая истина с первого
дня, как мы встретились.
Она прикрыла глаза, теплые пальцы все еще крепко сжимали его
ладонь, а затем медленно соскользнули. Роуан словно уснула. Лицо ее стало
спокойным, безмятежным и совершенно безупречным в своей красоте.
– Ты знаешь, я лишал людей жизни, – шепотом сказал
он, не будучи уверен в том, что она еще бодрствует. – Я убивал уже три
раза и оставлял своих жертв без всякого сожаления. Это меняет кого бы то ни
было.
Ее губы не шевельнулись.
– Я могу поступить так же снова, если придется.
– Уверена, что ты на это не сможешь решиться, –
спокойно ответила она, не открывая глаз, словно все еще была погружена в
дремоту. – Но, видишь ли, я собираюсь сделать это вне зависимости от того,
должна или нет. Я была смертельно оскорблена.
Он подвинулся ближе и снова поцеловал ее.
– Мы не сможем заниматься этим до Лондона, –
сказал он.
– Мы единственные пассажиры первого класса, –
шепнула она, приподняв брови и снова целуя его. – Однажды, когда я летела
в самолете, я узнала о новом способе любви. Это был первый поцелуй Лэшера, если
можно так выразиться. В нем была жестокая, электрическая сила. Но я хочу твои
руки. Я хочу твой член. Я хочу твое тело! Я не могу ждать, пока мы прилетим в
Лондон! Дай мне все это.
«Неплохо сказано», – подумал он. Слава богу, она
расстегнула свой блейзер, иначе ему пришлось бы отрывать пуговицы…
Глава 9
Здесь почти ничто не изменилось. Огромный помещичий дом
стоял в парке, практически в лесу, без запирающихся ворот, без сторожевых собак
для его защиты, – великолепной архитектуры, с прекрасными арочными окнами
и мириадами дымовых труб, очень большой и в отличном состоянии. Эпоху его
благоденствия можно было представить с первого взгляда. Его грубость и
мрачность, его исключительность потрясали до такой степени, что перехватывало дыхание.
Только автомобили, стоящие вдоль покрытой гравием подъездной
аллеи, и длинные ряды машин в открытых гаражах выдавали настоящее время. Даже
электрическая проводка и кабели были проложены под землей.
Он проскользнул между деревьями и, подойдя к фундаменту,
двинулся вдоль стен в поисках дверей, о существовании которых помнил. На нем не
было сейчас ни костюма, ни пальто, а только длинные рабочие брюки из коричневой
хлопковой ткани и толстый шерстяной свитер – любимая одежда моряков.
Когда он приближался к дому, казалось, что тот вырастал до
огромных размеров. Несмотря на неяркие и редко расположенные фонари, дом тем не
менее выглядел достаточно освещенным. Ученые в своих кельях…
Сквозь ряд маленьких зарешеченных окон он видел кухонный
подвал, где две поварихи в белом устанавливали чан с замешенным тестом, чтобы
оно поднялось как следует. Их руки, как и кухонные столы из светлого дерева,
были обсыпаны белой мукой. До него донесся густой аромат свежего кофе. Здесь
где-то должна быть дверь… дверь для доставки продуктов и всего подобного. Он
шел долго, ощупывая руками стены, и наконец нашел что искал. Однако дверью,
похоже, давно уже не пользовались, и ему показалось, что открыть ее невозможно.
