Всякий раз, взбираясь на Вериолл с ревностной преданностью
монаха, Марклин представлял себе благородного Иосифа Аримафейского, хоронящего
свою ношу в этом месте. Для него не имело значения, является ли нынешний
Священный терновник потомком уже исчезнувшего древнего дерева – этот вопрос
интересовал его столь же мало, сколь и другие детали. Он мог в таких местах
ощущать волнение, соответствующее его замыслам, – религиозное возрождение,
которое он переживал при этом, укрепляло его силы и позволяло существовать в
мире более жестоком, чем существовавший когда-либо ранее.
Жестокость – вот что теперь необходимо. А Стюарту так и не
удалось понять это.
Да, мир чудовищно ухудшался, несомненно это истина. Были
принесены в жертву люди, невинность и сущность которых в действительности
требовали более справедливого к ним отношения. Но это происходило вовсе не
только по вине Марклина. И урок, который необходимо было выучить, утверждал,
что в высшем смысле это абсолютно не имело никакого значения.
«Пришло время, когда мне следует поучать моего учителя, –
думал Марклин. – В нескольких милях от Обители, в такой открытой
местности, эту встречу можно будет легко объяснить нашим многолетним обычаем, и
мы придем сюда все как один. Ничто не останется без внимания. Стюарту следует
доставить нравственное удовлетворение от всего случившегося».
Появился Томми.
Томми всегда оказывался вторым. Марклин наблюдал, как
древний двухместный автомобиль Томми с открытым верхом медленно спускается по
Хай-стрит. Он видел, как Томми ищет место для парковки, как с трудом закрывает
дверцу, по обыкновению не справившись с замком, как начинает взбираться на
холм.
Что, если Стюарт так и не придет? Что, если его не окажется
нигде поблизости? Неужели он воистину решил порвать отношения со своими последователями?
Невозможно.
Стюарт стоял возле Святого источника. Он напился воды из
него, когда пришел, и выпьет еще, прежде чем уйти. Паломничества сюда стали для
него такими же обязательными, как для древних друидов или христианских монахов.
От одного святилища к другому, а от него к следующему…
Такой обычай его учителя всегда вызывал нежность у Марклина,
как и слова Стюарта, который был для них лицом, «освящающим» мрачное
существование, «проникающим в мистику и миф, для того чтобы они смогли
прикоснуться к ужасу и красоте самой сущности».
Это придавало поэтическую окраску их жизни тогда и в
нынешние времена. Однако Стюарту необходимо напоминать об этом, его обязательно
следует убедить в существовании метафор и высоких чувств.
Томми уже почти дошел до дерева. Последние шаги он делал с
осторожностью. На липкой грязи можно было легко оступиться и упасть. Так и
случилось однажды с Марклином несколько лет тому назад, когда они впервые
предприняли такое путешествие. В ту ночь по возвращении в гостиницу «Джордж и Пилигримы»
ему пришлось долго ждать, пока вычистят одежду.
Надо признаться, он отлично провел время. Стюарт остался
рядом с ним. Ночь прошла в разговорах, хотя Марклин вынужден был завернуться в
одолженный халат и надеть чужие домашние туфли. Предоставленная в его
распоряжение комната была маленькой и уютной, а вот о том, чтобы вернуться на
холм и пообщаться с духом спящего короля, пришлось забыть.
Разумеется, Марклин никогда даже на миг не верил, что король
Артур покоится на вершине холма в Гластонбери. В противном случае он непременно
взялся бы за лопату и принялся копать.
Стюарт поздно пришел к убеждению, что миф представляет
интерес, только если за ним скрывается правда, и что ее можно отыскать и даже
найти физические свидетельства ее существования.
Ученые, думал Марклин, страдают одним неизбежным изъяном:
они перестают видеть различие между словами и делами. Это и послужило основой
для произошедших недоразумений. Стюарт в свои семьдесят восемь лет, возможно,
впервые в жизни соприкоснулся с реальностью.
Реальность и кровь переплелись.
Наконец Томми занял свое место рядом с Марклином. Он подул
на окоченевшие пальцы и полез в карманы за перчатками. Классическая привычка
Томми: подняться на вершину холма с голыми руками, забыв о существовании
перчаток, пока не заметит кожаные перчатки Марклина, те самые, которые сам ему
подарил давным-давно.
– Где же Стюарт? – спросил Томми. – Да,
перчатки. – Он уставился на Марклина глазами, кажущимися огромными из-за
круглых толстых очков без оправы; его рыжие волосы были коротко подстрижены,
словно у адвоката или банкира. – Перчатки, да. Где же он?
Марклин только собрался было сказать о том, что Стюарт,
видимо, не придет, как увидел машину учителя, свернувшую на последний участок
дороги перед подъемом, чтобы подъехать как можно ближе к холму Вериолл. Прежде
он так не поступал.
Казалось, во всех других отношениях Стюарт не изменился:
высокий, тощий, в своем неизменном пальто, в кашемировом шарфе, замотанном
вокруг шеи и с развевающимися на ветру концами. Худощавое лицо его казалось
вырезанным из дерева. Седые волосы растрепались, напоминая хохолок сойки.
Казалось, за последнее десятилетие он вообще не изменился.
Подъехав поближе, Стюарт взглянул прямо в глаза Марклину. И
Марклин вдруг осознал, что его трясет. Томми отступил в сторону. С руками,
сжатыми в кулаки, Стюарт остановился напротив обоих молодых людей, примерно в
шести футах от них. Его худое лицо выражало страдание.
– Вы убили Эрона! – вскричал Стюарт. – Вы,
вы, оба,! Вы убили Эрона. Как, скажите во имя Бога, как вы могли так поступить?
Марклин стоял безмолвный, все откровения и планы внезапно
вылетели из головы. Он пытался остановить дрожь в руках и понимал, что, если
заговорит, голос непременно выдаст его, ибо чувствовал себя виноватым. Он не
мог вынести вида разгневанного Стюарта.
– Милостивый боже, что вы натворили, вы, оба?! –
Стюарт продолжал свирепствовать. – И что я сделал, чтобы вбить вам в
головы такие мысли? Боже милостивый, я виноват во всем!
Марклин нервно сглотнул, продолжая молчать.
– Ты, Томми, скажи, как могло случиться, что ты принял
участие в таком страшном деле? – продолжал Стюарт. – А ты, Марк? Ведь
именно ты замыслил все это!
– Стюарт, вы должны выслушать меня, – перебил
учителя Марклин.
– Выслушать тебя? – Стюарт подошел ближе, засунув
руки в карманы пальто. – Я должен тебя выслушать? Позволь мне самому
задать тебе вопрос, мой блестящий юный друг, моя самая смелая, самая прекрасная
надежда! Что в таком случае помешает тебе убить меня, так же как Эрона и Юрия
Стефано?
