Ветер уже стих. Луна, пробиваясь сквозь тучи, озаряла землю
переменчивым слабым сиянием. Он ощутил вокруг себя запахи шотландских сосен,
увидел темную холодную землю. Храбрые всходы ранней весенней травы сминались у
него под ногами. Эш почувствовал слабый запах первых цветов.
Стволы деревьев были приятно шершавыми, когда он касался их
пальцами.
Долгое время он продвигался все вперед и вперед, иногда
оступаясь, иногда хватаясь за толстый ствол, чтобы удержать равновесие. Он не
останавливался, чтобы перевести дыхание. Он знал этот склон. Он знал каждую
звезду над головой, хотя облака старались укрыть их от его взгляда.
Несомненно, звездные небеса возбуждали в нем странные,
болезненные эмоции. Остановился он, лишь достигнув вершины горы. Длинные ноги
слегка побаливали, как, возможно, им и полагалось. Оказавшись в этом священном
месте, которое для него значило больше любого другого клочка земли во всем
мире, он вспомнил время, когда конечности его не болели, когда он мог без
устали взбираться на холмы большими размашистыми шагами.
Не имеет значения. Что для него эта слабая боль? Она
позволяла ему проникнуться болью других. А люди вынуждены испытывать неимоверно
более тяжкие страдания. Вспомнить хотя бы об этом цыгане, уснувшем в теплой
постели, которому снится его ведьма. А боль – всегда боль, независимо от того,
физическая она или душевная. Ни самые мудрые из людей, ни сам Талтос никогда не
узнают, какая из них хуже: боль сердца или боль плоти.
Наконец он повернул и стал искать еще большую высоту, упорно
взбираясь по склону, даже когда тот казался немыслимо крутым, то и дело
цепляясь за ветки и твердые скалы, чтобы удержать равновесие.
Поднялся ветер, но не сильный. Ногам и рукам стало холодно,
однако ощущение нельзя было назвать нестерпимым. В действительности холод
всегда освежал его.
И в самом деле, благодаря заботам Реммика на нем было пальто
с меховым воротником, благодаря ему самому на нем была теплая шерстяная одежда,
благодаря небесам, возможно, боль в ногах не усиливалась, только ныли они
несколько ощутимее.
Земля под ногами осыпалась. Он мог бы упасть здесь, если бы
не деревья, которые, как высокие перила, охраняли его безопасность, давали
возможность подниматься все выше – и довольно быстро.
Наконец он свернул и попал на тропу, о существовании которой
ему было давно известно. Она извивалась между двумя слегка возвышающимися
холмами, на которых сохранились нетронутыми старые деревья. Удивительно, но,
похоже, их щадили все те, кто вторгался сюда уже в течение целых столетий.
Тропа спускалась к небольшой долине, усеянной острыми
камнями, которые кололи ноги и заставили его не единожды потерять равновесие.
Затем он снова пошел вверх, думая о том, что холм можно было бы назвать
совершенно непроходимым, если забыть о том, что он поднимался на него и раньше.
Он не сомневался, что и на этот раз сила воли поможет ему преодолеть все
препятствия.
Наконец он вышел на маленькую поляну, и взгляд его
сосредоточился на нависающей в отдалении остроконечной скале. Деревья росли так
густо, что он с трудом отыскивал тропу или даже просто устойчивую опору для
ног, однако продолжал продвигаться, давя ногами низкорослую поросль. Повернув
направо, он увидел далеко внизу, за громадной глубокой расселиной, воды озера,
сияющие в бледном свете луны, а еще дальше – высокие скелетообразные руины
Кафедрального собора.
У него перехватило дыхание. Он не знал, что здесь многое
перестроили. Охватив взглядом картину в целом, он смог, как ему казалось,
представить весь крестообразный план церкви и множество приземистых палаток и
строений, несколько мигающих огоньков, не превышающих по величине булавочную
головку. Он остановился отдохнуть, опершись на скалу, прочно закрепился и
издали смотрел на этот мир, каким он стал, не опасаясь оступиться или скатиться
вниз.
Он знал, что это значит: падать и падать, зацепиться,
вскрикнуть и… не удержаться – и вот уже беспомощное тело с многочисленными
ушибами и синяками приземляется на ровной площадке внизу.
Пальто его было порвано. Ботинки промокли от снега.
На мгновение запахи этой земли охватили его и подавили все
другие ощущения настолько, что он почувствовал почти эротическое наслаждение,
пронзившее все тело, сжавшее чресла и прошедшее волной по коже.
Он закрыл глаза, и нежный, безобидный ветерок дунул ему в
лицо, охладил пальцы.
«Уже близко, совсем близко. Все, что тебе нужно сделать, это
взобраться наверх и свернуть перед серым валуном, который видишь сейчас при
свете луны. Через мгновение она скроется за облаками, но для тебя это не имеет
значения».
До его слуха донесся отдаленный звук. На миг Эш подумал,
что, возможно, ему это кажется. Но звук не стихал: мерный бой барабанов и
тонкое ровное завывание дудок – мрачная музыка, лишенная ритма и мелодии. Звуки
внезапно повергли его в панику, а затем вызвали растущее беспокойство. Они
становились все громче, или, скорее, он сам все внимательнее к ним
прислушивался. Ветер внезапно затих. Барабанный бой усиливался, доносясь
откуда-то с нижних холмов, дудки продолжали ныть, и он снова попытался уловить
в этом шуме хоть какую-то закономерность. Тщетно. Эш скрипнул зубами и прижал
ладонь руки к правому уху, чтобы заглушить звук окончательно.
«Пещера. Подняться и войти. Повернуться спиной к барабанам…
Какое отношение они имеют к тебе? Если бы им было известно, что ты здесь, стали
бы они играть старинную песню, чтобы заманить тебя внутрь? И помнят ли они до
сих пор те песни?»
Он оттолкнулся от скалы, пошел дальше и, обойдя вокруг
валуна, ощупал его холодную поверхность обеими руками. В двадцати футах
впереди, возможно чуть подальше, находился вход в пещеру, заросший кустарником,
скрывавшим отверстие от других скалолазов. Но он знал о беспорядочном
нагромождении камней над входом и стал обходить его сверху. Ветер свистел между
сосен. Он отталкивал от себя густые заросли, мелкие ветки царапали руки и лицо.
Это его не трогало. Наконец он вступил в полную тьму. И свалился, тяжело дыша,
возле стены. Снова закрыл глаза.
Из глубины не доносилось никаких звуков. Лишь ветер пел, как
и прежде, милостиво заглушая отдаленный бой барабанов, если они и в самом деле
все еще производили этот ужасный шум.
– Я здесь, – прошептал он.
И тишина отступила от него – быть может, куда-нибудь в
глубину пещеры. Но никакого ответа не было. Осмелится ли он произнести ее имя?
