– Я заработала каждый пенни этих денег на обратном пути
к дому, и на это ушел год. Только не спрашивайте меня, как я это делала. След
из того прошлого тянется за мной до сих пор. Впрочем, такого больше не
повторится, не сомневайтесь.
– Тебя могли посадить на электрический стул! – не
унималась Селия. – Подвесить на тех самых проводах!
– Дорогая, ты пока еще не выступаешь в суде в качестве
свидетеля, – с беспокойством в голосе остановила Селию Беатрис.
– Послушай, Мэри-Джейн, – вмешался в разговор
Майкл, – если ты нуждаешься в чем-либо, я готов приехать и помочь. Я
говорю это вполне серьезно. Скажи только когда – и я буду в Байю.
Двадцать пять тысяч долларов?!
Взгляд Моны остановился на Роуан. Та хмурилась, пристально
глядя на цветы, словно тихо переговаривалась с ними на им одним известном
тайном языке.
Мэри-Джейн красочно, во всех подробностях рассказала о том,
как карабкалась на болотные кипарисы, как узнала, до каких именно электрических
проводов можно дотрагиваться, а до каких – нет, о похищенных рабочих рукавицах
и сапогах. Кто знает, быть может, эта девчонка и в самом деле обладает
гениальными способностями?
– Какими другими фондами ты владеешь? – спросила
Мона.
– А какие тебя интересуют?
– О боже, Мэри-Джейн! – Мона старалась говорить
тем же тоном, что и Беатрис. – Меня всегда привлекала фондовая биржа.
Бизнес для меня – это искусство. Все знают об этом моем увлечении. Я мечтаю
однажды основать свой собственный инвестиционный фонд открытого типа. Полагаю,
тебе известен термин «взаимный фонд»?
[10]
– Разумеется, – ответила Мэри-Джейн, посмеиваясь
про себя.
– У меня уже есть созданный за несколько последних
недель, полностью спланированный портфель…
Мона резко остановилась. Ну разве не глупо – попасться на
удочку, закинутую тем, кто, возможно, вообще тебя не слушает? Оказаться
посмешищем в глазах сотрудников фирмы «Мэйфейр и Мэйфейр» – это одно. В конце
концов все быстро забудут о ее промахе. А стать объектом насмешек этой девчонки
– совсем другое.
Но Мэри-Джейн смотрела на нее серьезно, словно приглядываясь
и стараясь понять как можно лучше.
– Правда? Ладно. Позволь мне теперь спросить тебя еще
вот о чем. Как ты смотришь на телевизионный канал «Домашний магазин»? Я решила,
что такое дело должно иметь успех: люди будут раскупать все как сумасшедшие! И
потому вложила в этот канал десять штук. Знаешь, что произошло?
– Цена акций почти удвоилась за последние четыре
месяца, – сказала Мона.
– Точно. Именно так. Но откуда ты узнала? Ты очень
странная, крошка. Одна из этих богатеньких девочек из пригорода, которые носят
ленточки в волосах и ходят в храм Святого Сердца. Понимаешь, о ком я? Я всегда
думала, что ты даже не станешь говорить со мной.
В этот момент Мона почувствовала легкий, но болезненный укол
в сердце, жалость к этой девчонке, ко всем ощущающим себя изгоями из-за
пренебрежительного отношения к ним окружающих. Мона никогда не страдала
отсутствием самоуверенности. Но эта девочка, с детства лишенная социальной
защищенности и практически не получившая образования, тем не менее готова была
действовать на свой страх и риск, руководствуясь лишь собственной интуицией и
природными способностями.
– Пожалуйста, милые, прекратите эти разговоры. Вы не на
Уолл-стрит, – взмолилась Беатрис. – Мэри-Джейн, а где сейчас твоя
бабушка? Ты не сказала о ней ни слова. И вообще, уже четыре часа, так что еще
немного – и тебе пора уходить, если собираешься успеть домой засветло.
– С бабушкой все прекрасно, тетя Беатрис, –
ответила Мэри-Джейн, глядя при этом прямо в глаза Моне. – Знаете, что
случилось с бабушкой, когда мама забрала меня с собой в Лос-Анджелес? Мне тогда
было шесть лет. Слышали вы эту историю?
– Да, – сказала Мона.
Все слышали. Беатрис до сих пор не могла без содрогания
вспоминать о том, что произошло. Селия уставилась на девочку, словно на
гигантского москита. Лишь Майкл, казалось, пребывал в полном неведении.
Случилось вот что: бабушку Мэри-Джейн, Долли-Джин Мэйфейр,
внезапно запихнули в приходский дом, после того как ее дочь уехала с
шестилетней Мэри-Джейн. Долли-Джин умерла в прошлом году и была похоронена в
семейном склепе. Погребение прошло пышно, как и полагается в тех случаях, когда
умирает кто-то из Мэйфейров. Кто-то позвонил в Новый Орлеан – и все Мэйфейры
выехали в Наполеонвилль, где били себя в грудь, скорбя и сожалея, что старая
женщина, бедняжка Долли-Джин, умерла в приходском доме. Хотя, если честно,
большинство о ней никогда даже не слышали.
И в самом деле, никто из них по-настоящему не знал
Долли-Джин. Во всяком случае, такой, какой она была в старости. Лорен и Селия
видели ее много раз, но лишь когда были маленькими девочками, разумеется.
Старуха Эвелин была знакома с Долли-Джин лучше других, но
Старуха Эвелин никогда не покидала Амелия-стрит, чтобы поехать на сельские похороны,
и никому даже не приходило в голову просить ее об этом.
Вскоре после погребения Долли-Джин Мэри-Джейн приехала в
город и, услышав о смерти бабушки, подняла на смех всю родню и даже
расхохоталась прямо в лицо Беа.
– Черт побери, она не умерла! Она пришла ко мне во сне
и сказала: «Мэри-Джейн, приди и забери меня. Я хочу вернуться домой». Теперь я
направляюсь в Наполеонвилль, и вы должны сказать мне, где находится этот
приходский дом.
Всю эту историю Мэри-Джейн рассказала Майклу, и его
удивленный вид вызвал у окружающих смех.
– Но почему же Долли-Джин не рассказала тебе во сне,
где находился этот дом? – спросила Мона.
Беатрис метнула в нее неодобрительный взгляд.
– Да, она не объяснила, как найти дом. Это факт. И ты
правильно его подметила. У меня есть своя теория о духах и причинах, по которым
они, как вы знаете, все запутывают.
– Мы все так делаем, – хмыкнула Мона.
– Мона, сбавь тон, – обернулся к ней Майкл.
«Ведет себя так, словно я его дочь, – раздраженно
подумала Мона. – И по-прежнему не сводит глаз с Мэри-Джейн».
