Словесные споры постепенно переходили в физические толчки,
тычки и угрозы, и через час я увидел, что всему будущему долины угрожают
серьезные неприятности.
Но конец света приближался. Христос узнал об этом и сошел,
дабы подготовить нас. Враги Христовой Церкви были врагами Христа!
Кровавые сражения разразились на пастбищах долины. Кое-где
запылали огни.
Везде слышались взаимные обвинения. Человеческие существа,
всегда, казалось, проявлявшие лояльность, внезапно обратили гнев на Талтосов и
обвинили их в порочных извращениях. Им вменяли в вину незаконные браки,
отсутствие детей и повиновение нечестивым колдунам.
Другие объявили, что давно подозревали Талтосов в
неблаговидных поступках и теперь пришло время раскрыть всю правду. Где мы
скрываем своих маленьких? Почему никто никогда не видел детей среди нас?
Несколько сумасшедших типов по только им известной причине
решились вдруг открыть правду. Женщина – человеческое существо, – родившая
двоих детей от мужа-Талтоса, указала на него и сообщила всему миру, кто он
такой, заявив при этом, что если мы будем спать с человеческими женщинами, то вскоре
совсем их уничтожим.
Взбешенные энтузиасты, из которых я был наиболее искренним,
объявили, что такие вещи больше не имеют значения. Мы, Талтосы, были радушно
приняты в Церковь Христом и отцом Колумбой. Мы покончим со старыми беспутными
привычками и будем жить так, как велел нам Христос.
За этими словами последовало еще большее замешательство.
Посыпались удары. Раздались крики.
Теперь я сам видел воочию, как три тысячи человек могут
погибнуть из-за спора по поводу права копировать книгу! Теперь я осознал все.
Но слишком поздно. Битва уже начиналась. Все ринулись к
своим брошам, схватились за оружие и с его помощью защищали свои позиции.
Вооруженные мужчины сплошным валом выкатывались из дверей, атакуя соседей.
Ужас войны, ужас, которого я так стремился избежать все эти
годы в Доннелейте, охватил всех нас. И я сам своей речью спровоцировал эту
войну.
Я стоял, смущенный, с мечом в руке, не представляя, что
делать дальше. Но монахи пришли ко мне. «Эшлер, веди их к Христу», –
сказали они. И я поступил так же, как многие другие фанатичные короли,
правившие до меня. Я повел своих новообращенных соплеменников против их братьев
и сестер.
Но подлинный ужас ожидал впереди.
Когда битва закончилась, христиане все еще оставались в
большинстве. И я увидел, хотя еще и не слишком ясно, что почти все они были
человеческими существами. Большая часть элиты Талтосов, всегда и без того
малочисленная благодаря нашему строгому контролю, теперь погибла. И осталась
только небольшая группа, всего лишь около пятидесяти из нас, самых мудрых, в
некотором смысле самых преданных. Мы все еще были убеждены в необходимости
обращения.
Но что мы могли сделать – кучка человеческих существ и
Талтосов, перешедших на нашу сторону и выживших только потому, что убийства
прекратились, прежде чем погибли все? Повстанцы во главе с Жанет собрались и
покинули поле битвы – раненые, хромающие, проклинающие нас. Они объявили, что
никому не удастся выгнать их из долины, что они скорее погибнут на месте, но до
конца останутся нашими противниками.
«Ты, Эшлер, погляди, что вы натворили, – заявила
Жанет. – Взгляни: повсюду лежат тела твоих братьев и сестер, мужчин и
женщин, которые жили еще до появления наших кругов! Ты принес им смерть!»
Но не раньше чем она вынесла мне этот ужасный окончательный
приговор, люди – фанатичные приверженцы новой религии – стали требовать ответа
на вопрос: «Как могло быть такое, что вы жили уже тогда, когда не было кругов?
Кто вы, если не человеческие существа?»
Наконец один из самых дерзких людей, тайно бывший
христианином уже на протяжении нескольких лет, подошел и разрезал мое одеяние
своим мечом, и я, сбитый с толку, как часто бывает с Талтосами, внезапно
подвергнутыми насилию, обнаружил, что стою в кругу совершенно голый.
Я понял причину произошедшего. Они хотели понять, кто мы, являются
ли наши тела, такие высокие, человеческой плотью. Хорошо, пусть они посмотрят
на меня. Я переступил через упавшую одежду и положил руку на гениталии, чтобы
произнести клятву по древнему обычаю, то есть свидетельствовать, что буду
служить Христу так же, как любой человек.
Но ход событий круто изменился. Другие Талтосы – христиане –
потеряли самообладание. Вид убитых для них был невыносим. Они начали рыдать и,
забыв об Искусстве Речи, заговорили быстро и пронзительно – так, как это было
свойственно нам, чем привели в ужас людей.
Я громко крикнул, потребовав, чтобы все замолчали. Кое-как
прикрывшись своей разрезанной одеждой, то есть тем, что от нее осталось, я в
гневе расхаживал взад и вперед и, используя Искусство Речи, со всей страстью
души обратился к соплеменникам.
Что бы сказал нам Христос по поводу того, что мы натворили?
Что за преступление здесь было совершено? Что мы за странный народ? Разве не
самих себя мы убивали в этом споре? Я плакал, жестикулировал и рвал на себе
волосы, а остальные рыдали вместе со мной.
Но монахов охватил страх, и люди-христиане тоже были
напуганы. То, что они подозревали, прожив всю жизнь в долине, почти открылось
им. И снова посыпались вопросы. Наши дети – где они?
Наконец другой Талтос – мужчина, которого я безмерно любил, –
выступил вперед и объявил, что с этого момента на всю жизнь решил: во имя
Христа и Девы он будет блюсти целомудрие. Другие Талтосы дали такую же клятву –
и мужчины, и женщины.
«Кем бы мы ни были, – заявила женщина-Талтос, –
теперь не имеет значения, ибо мы стали невестами Христа и выстроим здесь
собственный монастырь, как на Айоне».
Раздались громкие крики одобрения, и те человеческие
создания, которые всегда любили нас, любили меня как своего короля, дружно
окружили нас.
Но опасность нависла в воздухе. В любой момент окровавленные
мечи могли удариться друг о друга. И я знал об этом.
«Быстро! Все поклянитесь в верности Христу!» – приказал я,
понимая, что в этой клятве целомудрия единственное спасение Талтосов.
Жанет выкрикнула мне, чтобы я прекратил и думать о столь
неестественной и порочной клятве. А затем полились потоки слов, то слишком
быстрые, то более медленные. Она говорила о наших обычаях, о наших детях, о
наших чувственных ритуалах, о нашей долгой истории – обо всем, чем я
намеревался пожертвовать.
То была фатальная ошибка.
