Что представляло собой истинное послание ранних христиан –
как римских, так и кельтских монахов, пришедших на наши берега проповедовать
новую религию? Что такое это истинное послание даже сегодня с точки зрения всех
религий, посвятивших себя Христу и его учению?
Любовь – то, во что мы верили!
Прощение – то, что мы исповедовали на практике Смирение –
добродетель, в которую мы верили при всей нашей гордости, добродетель,
следовать которой гораздо благороднее, чем подражать высокомерию тех, кто
непрестанно воюет друг с другом. Сердечная доброта, благожелательность, жажда
справедливости – наши старые ценности.
А что проклинали христиане?
Плоть, всегда приводившую нас к падению! Грехи плоти,
сделавшие нас монстрами в глазах людей. Совокупления в огромных ритуальных
кругах и рождение на свет достигших полного роста детей.
О да, мы созрели для этого. О да, это было задумано для нас.
Ирония судьбы, горькая ирония заключалась в том, что в своей
основе христианство не только воспринимало все это как должное, но даже
ухитрялось провозглашать священной саму смерть и отнюдь не считало это грехом.
Следите за логическим ходом моей мысли. Смерть Христа
произошла не в битве. В отличие от воина с мечом в руке он стал смиренной
жертвой, был подвергнут казни, за которую невозможно отомстить, и безропотно
принял ее как богочеловек – во спасение детей человеческих! Но это была смерть
– вот в чем суть!
О, это было великолепно! Ни одна другая религия не могла бы
иметь у нас подобного успеха. Мы питали отвращение к пантеонам варварских
богов. Мы смеялись над богами греков и римлян. Боги шумеров и индусов
воспринимались нами как враждебные и отвратительные. Но Христос, конечно же,
стал идеалом каждого Талтоса.
И хотя Христос не вышел полностью взрослым из матки своей
матери, он тем не менее был рожден Девой, что явилось не меньшим чудом. И
конечно же, рождение Христа было столь же значительно, как и его последующее
распятие! Это соответствовало нашему мировоззрению, это был триумф наших
ценностей! Это был Бог, которому мы отдались безоговорочно!
Наконец позвольте добавить самое главное. Христиан тоже
когда-то преследовали и подвергали гонениям, вплоть до истребления. Диоклетиан,
римский император, подвергал их тяжким наказаниям. И беженцы приходили к нам в долину
в поисках убежища. Мы предоставляли им укрытие.
В конце концов христиане завоевали наши сердца. Подолгу
беседуя с ними, мы верили, что мир изменяется. Мы верили, что новый век
принесет рассвет и что возрождение и возвышение нашего народа станут по крайней
мере возможными.
Окончательное совращение оказалось делом весьма простым.
Одинокий монах пришел в долину в поисках убежища. Его
преследовали жившие по другую сторону от источника бродячие оборванцы –
язычники, и он просил укрыть его от них. Разумеется, мы никогда не отказывали в
помощи таким людям, и я привел его в свой брош и предоставил ему мои
собственные покои, чтобы он мог собраться с мыслями и решить, каким образом
вернуться во внешний мир. Некоторое время я даже не рисковал выходить из дома.
Это произошло в середине шестого века после рождения Христа,
хотя я сам не знал об этом. Если вы хотите иметь представление о нас в те
времена, то вообразите мужчин и женщин в длинных, простого покроя одеяниях,
отороченных мехом, расшитых золотом и украшенных драгоценными камнями.
Вообразите великанов с волосами, подстриженными до уровня плеч. На нас были
широкие пояса, и мечи мы всегда держали под рукой. Женщины прятали волосы под
шелковыми покрывалами и простыми золотыми тиарами. Вообразите наши башни, очень
скромно обставленные, но светлые и уютные, устланные шкурами. Повсюду стоят
удобные стулья, пылающий огонь обеспечивает тепло.
И вообразите меня в моем броше, наедине с этим маленьким
желтоволосым монахом в коричневом одеянии, с жадностью пьющим хорошее вино,
которое я предложил ему.
Он принес с собой огромный узел, который мечтал сохранить,
сказал, что просит при первой же возможности дать ему охрану, чтобы она
сопровождала его домой, на остров Айона, где он почувствует себя в
безопасности.
Первоначально их было трое, но разбойники убили двоих, и
теперь он был несчастным и одиноким, зависящим от расположения к нему других. А
главное – он должен доставить свой драгоценный узел на Айону, иначе утратит
нечто более ценное, чем собственная жизнь.
Я обещал помочь ему в безопасности добраться до Айоны. Затем
он представился мне как брат Ниниан, названный так по имени жившего ранее
святого, епископа Ниниана,
[25]
обратившего в святую веру
множество язычников в своей молельне, или монастыре, или что бы это ни было, в
Виттерне. Этот епископ уже обратил в христианство нескольких диких Талтосов.
Молодой Ниниан, очень обходительный и красивый ирландский
кельт, после этого заявления выложил свой бесценный узел и показал его содержимое.
Уже тогда я повидал много книг на своем веку, а также
римские свитки и старинные рукописи, которые были довольно популярны. Я знал
латынь. Я знал греческий. Я даже видел несколько очень маленьких книжечек,
которые христиане надевали как талисманы, направляясь на войну. Я
заинтересовался несколькими выдержками из христианского учения, которые мне
доводилось прочесть, но никоим образом не ожидал увидеть такое сокровище, как
то, что показал мне Ниниан.
То, что он принес с собой, было роскошной алтарной книгой с
великолепно иллюстрированными текстами четырех Евангелий. Передняя обложка была
богато украшена золотом и драгоценными камнями и переплетена в шелк, а страницы
пестрели удивительно красочными миниатюрами.
[26]
Я сразу же пришел в неописуемый восторг и начал буквально
поглощать ее содержание. Я принялся вслух читать по-латыни и, хотя в тексте
встречалось много отступлений от правил, в основном все понял и стал бегать с книгой
словно помешанный. Впрочем, ничего необычного для Талтоса в таком поведении не
было. Я чувствовал себя поистине окрыленным.
Но по мере того как переворачивал пергаментные листы, я все
больше восхищался не только историями, о которых мне поведали страницы книги,
но и невероятными рисунками, изображающими причудливых животных и фигурки
людей. Это было искусство, которое я любил всем сердцем, так как сам изображал
формы, подобные этим.
