Молодая мама тихо хихикнула – совсем как маленькая девочка.
В этот миг она выглядела абсолютно нормально, на щеках проявился даже слабый
румянец. А ее груди, похоже, готовы были вот-вот взорваться. Он надеялся,
малышка не окажется слишком раздражительной маленькой придирой и капризулей.
Если честно сказать, доктору трудно было определить, которая из двух молодых
женщин выглядит привлекательнее.
Он поднял москитную сетку и снова подошел к кровати. Вода
струями выливалась из его ботинок. Черт знает что! Форменное безобразие! Но что
он мог с этим поделать? Влага струйками стекала вниз под рубашкой.
– Ты чувствуешь себя нормально, милая? – спросил
он.
– Да, – подтвердила Мона.
В руках она держала кувшин с молоком и пила из него большими
глотками.
А собственно, почему бы и нет? Но он был чертовски уверен,
что нужды в этом у нее не было. Она одарила его яркой улыбкой школьницы –
возможно, самой ослепительной, какую ему довелось видеть в жизни, –
продемонстрировав ровный ряд белоснежных зубов, и он заметил несколько
маленьких веснушек у нее на носу. Да, крошка, но, наверное, самая хорошенькая
рыженькая, какую ему довелось видеть в жизни.
– Пойдемте, доктор! – Мэри-Джейн уже
безапелляционно командовала им. – Мона должна отдохнуть, и крошка, похоже,
собирается захныкать. До встречи, Морриган. До свидания, Мона. Пока, бабушка.
Потом Мэри-Джейн протащила его через весь чердак,
остановившись лишь для того, чтобы напялить свою ковбойскую шляпу, которую
сняла, когда они вошли. С полей шляпы полилась вода.
– Тихо, теперь тихо, – прошептала бабушка
малышке. – Мэри-Джейн, поспеши, этот ребенок начинает нервничать.
Он только намеревался сказать, что им следует отдать новорожденную
в руки матери, но Мэри-Джейн столкнула бы его вниз со ступеней, если бы он не
пошел сам. Она разве что не выталкивала его из дома, пронзая острыми грудками
его спину. Груди, груди, груди… Слава богу, его специальностью была гериатрия:
ему никогда не приходилось сталкиваться со всеми этими мамочками-тинейджерами в
прозрачных рубашках, с девочками, завлекающими тебя упругими сосками… Вопиющее
безобразие – вот что это такое!
– Доктор, я хочу заплатить вам пять сотен долларов за
визит, – прошептала Мэри-Джейн прямо ему в ухо, коснувшись его губами
цвета баббл-гам, – потому что знаю, каково это – выйти из дому в такой
вечер, как этот. А вы еще такой милый, сговорчивый…
– Вот как? И когда же я увижу эти деньги, Мэри-Джейн
Мэйфейр? – спросил он только для того, чтобы сорвать на ком-нибудь свое
раздражение.
Девочки ее возраста… И как она поступит, если он развернется
и попытается выяснить, что находится под этим кружевным платьицем, которым она
столь любезно прижимается к нему? Следовало поставить ей в счет стоимость пары
новых ботинок, подумал он. Те, что на нем, испорчены безвозвратно. Она могла бы
заставить своих богатых родственников в Новом Орлеане заплатить за них.
Это что же получается? Если эта маленькая девочка наверху –
одна из тех богатых Мэйфейров, оказавшаяся здесь для…
– Не беспокойтесь ни о чем, – пропела
Мэри-Джейн. – Вы же не доставляли поклажу, а только расписались за нее.
– О чем ты говоришь?
– А теперь нам нужно снова вернуться в лодку!
Мэри-Джейн поспешила к нижним ступеням, и доктор покорно
захлюпал по жидкой грязи вслед за ней. «Ладно, дом не настолько уж и
покосился, – подумал он. – Находясь внутри его, крена и вовсе не
замечаешь». «Кликети, кликети, кликети», – послышалось снова. Наверно,
можно привыкнуть к накренившемуся дому, но сама мысль о жизни в таком месте,
наполовину затонувшем, была совершенно…
Молния озарила вспышкой все вокруг, и, как при свете дня,
взгляду снова представились обои, потолки, фрамуги над дверьми и старинный
канделябр, с мертвых проводов которого, тянувшихся от розетки в стене, капала
вода.
«Вот что это было! Компьютер!»
Он увидел ее в ту долю секунды ослепительной вспышки света –
в задней комнате: очень высокую женщину, склонившуюся над клавиатурой; ее
пальцы летали, когда она печатала; волосы, рыжие, как у матери, лежавшей
наверху в постели, были вдвое длиннее, чем у нее. Женщина что-то напевала,
когда работала, словно повторяла вслух то, что сочиняла и печатала.
Темнота снова сгустилась вокруг нее и мерцающего экрана, а
лампа с гибкой ножкой образовала пятно желтого света на ее летающих пальцах.
«Кликети, кликети, кликети…»
Потом ударил гром – с таким грохотом, который доктору едва
ли доводилось слышать в жизни, гремя каждым кусочком стекла, остававшимся в
доме. Руки Мэри-Джейн взметнулись к ушам. Высокое юное существо у компьютера
вскрикнуло и подскочило на стуле. Во всем доме погас свет – и все погрузилось в
глубокий призрачный сумрак. Трудно было определить, день сейчас или уже вечер.
Высокая красотка пронзительно вскрикивала. Она была выше его
ростом!
– Ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш, Морриган, прекрати это! –
кричала Мэри-Джейн, ринувшись к ней. – Это просто молния вывела из строя
электричество! Оно скоро восстановится снова!
– Но оно умерло, оно умерло! – выкрикнула молодая
женщина и тут же, обернувшись, взглянула вниз и увидела доктора Джека.
На миг доктору показалось, что его сейчас хватит удар. У нее
была материнская голова на девичьей шейке: та же легкая россыпь веснушек, рыжие
волосы, белые зубы и зеленые глаза. Боже милосердный, будто кто-то оторвал
голову матери и пришлепнул прямо на шею этого создания. И подумать только! Ну и
рост! Они не могут быть близнецами, эти двое. В нем самом было росту пять футов
десять дюймов, а в этой девушке, длинной, тонкой, как струйка воды, было по
меньшей мере на фут больше. На ней не было надето ничего, кроме просторной
белой рубашки, такой же, как на матери, а нежные белые ноги казались
бесконечными. Должно быть, они были сестрами. Должно быть…
– Тпру! – сказала она, уставившись на доктора
сверху, и затем четким шагом пошла по направлению к нему – голыми ногами по
голым доскам пола.
– А теперь вернись назад и сядь на место, –
сказала Мэри-Джейн, пытаясь остановить ее, – свет включится через миг.
– Вы мужчина, – произнесла эта высокая молодая
женщина, а на самом деле – маленькая девочка, не старше своей крошечной матери
на кровати или самой Мэри-Джейн. Она стояла прямо перед доктором, хмурясь
из-под рыжих бровей; ее зеленые глаза были больше, чем у той малышки наверху, с
загнутыми вверх ресницами. – Вы ведь мужчина, не так ли?
