Он замолчал, и Роуан с тяжестью в душе заметила, как
напряглись его руки и застыло лицо.
– Потому что хочу, чтобы вы полюбили меня, –
кротко произнес Эш.
Роуан оставалась безмолвной и чувствовала себя слегка
несчастной.
Но Майкл только улыбнулся своей обычной искренней улыбкой и
сказал:
– Расскажите нам все, Эш. Просто… расскажите. Эш
рассмеялся. А затем все вновь замолкли, но напряжение и неловкость исчезли.
И Эш начал.
Глава 25
Все Талтосы уже с момента рождения обладают большим объемом
знаний: они знают об исторических событиях, знают все легенды, некоторые песни,
необходимые для совершения определенных ритуалов, язык матери, языки людей,
живущих с ней рядом, основные знания матери и, возможно, ее более тонкие и глубокие
знания тоже.
На самом деле эти основные дары скорее похожи на не
отмеченные на карте золотоносные жилы, залегающие в горах. Ни один Талтос не
знает, сколь многое он может почерпнуть из этой остаточной памяти. С некоторым
усилием можно открыть удивительные вещи в своем собственном разуме. Некоторые
Талтосы даже могут с легкостью найти путь домой, в Доннелейт, хотя и не могут
объяснить, как это им удается. Некоторые стремятся к далекому северному берегу
Унста, самого северного острова Британии, чтобы взглянуть на маяк Макл Флагга
по другую сторону морского залива Баррафирс в поисках утраченной земли нашего
рождения.
Объяснение всего этого лежит в химии мозга. Это, скорее
всего, весьма просто, но мы не сможем понять этого, пока не узнаем точно,
почему лосось возвращается в реки своего рождения, чтобы именно там метать
икру, или почему определенные виды бабочек находят дорогу к одному крошечному
местечку в лесу, когда приходит время размножаться.
Мы обладаем великолепным слухом; громкие звуки вызывают у
нас боль. Музыка вообще может парализовать нас. Мы должны быть очень, очень
бдительны и осторожны с музыкой. Мы мгновенно узнаем других Талтосов по виду и
запаху. Мы опознаем ведьм, когда видим их, и присутствие ведьм всегда
ошеломляет. Ведьма – это то, чем человек быть не может, и Талтос не должен ими
пренебрегать. Но я вернусь к этому позднее, по мере того как буду рассказывать
свою историю. Я хочу сказать, однако, что мы не можем, насколько мне известно,
иметь две жизни, как думал Стюарт Гордон, хотя необходимо отметить, что это
ошибочное мнение о нас было широко распространено среди человеческих существ
некоторое время. Однако когда мы исследуем наши древнейшие расовые
воспоминания, когда мы смело внедряемся в свое прошлое, то вскоре часто
приходим к осознанию, что это прошлое не может быть воспоминаниями только одной
отдельной души.
Ваш Лэшер был душой, жившей раньше, да. Мятущейся душой,
отказывавшейся принимать смерть и совершившей грубую, трагическую ошибку
повторного возвращения в жизнь, за которую поплатились другие.
Ко времени короля Генриха и королевы Анны Талтос превратился
просто в легенду Высокогорья. Лэшер не знал, как проверить воспоминания, с
которыми он родился. Его мать была простая человеческая женщина, и по
размышлении он решил стать человеком, как поступали многие из Талтосов ранее.
Я хочу сказать, что для меня настоящая жизнь началась, когда
мы все еще были народом из утраченной страны, а Британия – страной зимы. Мы
знали о стране зимы, но никогда не бывали там, так как наш остров тогда еще оставался
теплым. Все мои основополагающие воспоминания касались этой страны. Они были
наполнены солнечным светом, но не находили применения и постепенно угасали с
тех пор под влиянием дальнейших событий, под грузом моей долгой жизни и моих
размышлений.
Утраченная земля находилась в северном море, у побережья
Унста, и была едва различима, как я уже указывал, в том месте, где Гольфстрим в
те времена омывал берега и делал температуру воды вполне благоприятной.
Закрытая от мороза земля, на которой мы развивались, на самом деле, как я думаю
ныне, вспоминая те времена, была не чем иным, как гигантским кратером огромного
вулкана, распространявшегося в ширину на много-много миль, и, кроме того,
представляла собой еще и великую плодородную долину, окруженную зловещими, хотя
и прекрасными скалами, тропическую долину, испещренную бесчисленными гейзерами
с кипящей водой и горячими источниками, вырывавшимися из-под земли, которые
сливались в огромные чистые и прекрасные озера. Воздух над ними всегда
оставался влажным и теплым. По берегам наших небольших озер росли деревья,
папоротники, достигавшие гигантских размеров, и множество фруктов всех видов и
цветов: манго, груши, дыни всевозможных размеров; с утесов всегда в
изобилии свисали лозы с дикими ягодами: дикой вишней и виноградом.
Растительность там была вечнозеленая и густая.
Наивкуснейшими фруктами оказались груши, имевшие почти белый
цвет. Лучшими плодами моря были устрицы, мидии, скаллопы – они тоже были белые.
Там росли и плоды хлебного дерева, также белые под кожурой. У нас было козье
молоко, если удавалось подоить коз, но их молоко никогда не было таким вкусным,
как материнское или как молоко других женщин, позволявших пить его тем, кого
они любили.
Ветры редко проникали в долину, закрытую со всех сторон, за
исключением двух или трех проходов с побережья. Побережье было опасным, ибо,
хотя вода и оставалась более теплой, чем возле берегов Британии, все же она
казалась холодной, и когда задували жестокие ветры, то тебя запросто могло
унести в открытое море. В действительности, если Талтос хотел умереть, что, как
мне говорили, случалось, – ему достаточно было вступить в море.
Я думаю, хотя теперь уже никогда не узнаю этого точно, что
мы жили на острове – очень большом, но все же острове. Существовал обычай,
принятый у некоторых беловолосых, пешком огибать его полностью, вдоль пляжей, и
мне рассказывали, что такое путешествие занимало много-много дней.
Мы всегда знали о существовании огня, умели его
поддерживать, и были места высоко в горах, где огонь вырывался прямо из-под
земли. Не сама земля, а расплавленная лава вытекала тоненькой струйкой из
некоторых подобных мест, быстро сбегая к морю.
Мы всегда знали, как добыть огонь, не давать ему погаснуть,
подкармливать его и поддерживать. Мы привыкли зажигать огонь в долгие зимние
ночи, хотя не давали этой поре такого названия, и холодно не было. Иногда мы
использовали огонь для приготовления пищи в дни больших праздников, но по
большей части в этом не было необходимости. Мы использовали огонь, разжигая его
в круге, когда рождались дети. Мы танцевали вокруг огня, а иногда играли с ним.
Я не знаю ни одного несчастного случая, когда огонь кому-либо причинил вред.
Как далеко ветры с земли могли доносить семена, птиц,
прутья, ветки, с корнем вырванные деревья, я не имею представления, но все то,
что любит тепло, процветало на этой земле. И отсюда начался мой народ.
