Внезапно она почувствовала, что, если бы Эш поцеловал ее
сейчас, если бы он почувствовал в себе такое желание, она подчинилась бы с
большой легкостью, что любовь к Майклу не остановила бы ее. И она надеялась,
что такие мысли не придут ему в голову.
Естественно, Роуан не собиралась позволять себе тратить
время на подобное чувство. Она сложила руки на груди и прошла мимо него в новую
неисследованную область, где правили германские куклы. Здесь царили смеющиеся и
надувавшие щеки обычные девушки в домашних хлопчатых платьицах. Но Роуан и не
видела теперь никакой выставки. Она не переставала думать, что он стоит прямо
позади нее и наблюдает за ней. Она ощущала его взгляд, чувствовала его легкое
дыхание.
Наконец она оглянулась. Его глаза удивили ее. Они были
заряжены эмоциями, в полной мере отражая внутренний конфликт, и
свидетельствовали о том, что Эш даже не пытается утаить от нее свои чувства.
«Если ты сделаешь это, Роуан, – подумалось ей, –
ты навеки утратишь Майкла».
Она медленно опустила глаза и, мягко ступая, пошла прочь.
– Это волшебное место, – сказала она через
плечо. – Но я так страстно мечтаю поговорить с вами, послушать вашу
историю, что могу насладиться этим зрелищем в другой раз.
– Да. Разумеется. Майкл, наверно, проснулся и, скорее
всего, заканчивает завтракать. Почему бы и нам не подняться? Я готов к боли. Я
готов к странному удовольствию отчитаться во всем.
Она следила за тем, как он устанавливает большую французскую
куклу в стеклянный шкаф. И снова его тонкие пальцы совершили быстрые деловитые
движения, поправляя ей волосы и юбки. Затем он поцеловал себе пальцы и передал
поцелуй кукле. Закрыл стеклянную витрину, повернув в замке маленький золотой
ключ, и спрятал его.
– Вы мои друзья, – произнес он, оборачиваясь лицом
к Роуан, потом протянул руку и нажал на кнопку лифта. – Я думаю, что буду
любить вас. Опасное чувство.
– Мне не хотелось бы становиться опасной, –
возразила она. – Я слишком глубоко подпала под ваше влияние и потому не
хочу, чтобы наше знание друг о друге ранило или разочаровывало. Но скажите мне:
в настоящий момент вы любите нас обоих?
– О да, – сказал он. – Я готов встать перед
вами на колени, чтобы умолять позволить мне любить вас… – Его голос
понизился до шепота: – Я готов следовать за вами на любой край света.
Она отвернулась, вошла в кабину лифта, чувствуя, как пылает
разгоряченное лицо. Все расплывалось перед ее глазами. Через минуту зрение
вновь стало четким, она бросила последний взгляд на кукол в прекрасных одеждах,
и дверь, скользя, закрылась.
– Мне жаль, что я сказал вам это, – прошептал он
смущенно. – Не стану отрицать, с моей стороны это было бестактно.
Роуан кивнула.
– Я прощаю вас, – шепнула она. – Я слишком…
слишком польщена. Это правильное выражение, не так ли?
– Нет, «заинтригована» подошло бы больше, – сказал
он. – Или «спровоцирована»… Но вы на самом деле вовсе не польщены. И
любите его столь сильно, что я ощущаю огонь этой любви, когда нахожусь рядом с
вами. Я хочу этого. Хочу, чтобы этот огонь осветил меня. Я не должен был
произносить такие слова.
Она ничего не ответила. Если бы она нашла какие-нибудь
подходящие слова, могла сказать ему… Но ничего вразумительного в голову не
приходило. За исключением того, что она не могла вообразить себя отрезанной от
Эша прямо сейчас и что Майкл, скорее всего, чувствует то же самое. Некоторым
образом казалось, что Эш необходим Майклу даже в большей степени, чем ей, хотя
и Майкл и она на самом деле еще не находили момента поговорить об этом.
Затем двери открылись, и она оказалась в большой гостиной,
пол в которой был выложен синими и сливочно-белыми мраморными плитками. С такой
же по стилю массивной, но уютной кожаной мебелью, какой был обставлен салон в
самолете. Эти стулья были удивительно похожи на самолетные кресла, но мягче,
больше, словно предназначались для особого комфорта.
И снова они собрались у большого стола, только на сей раз он
был гораздо ниже и уставлен блюдами с не менее чем дюжиной различных сортов
сыра, орехами, фруктами и хлебцами, которые можно было есть на протяжении
многих часов.
Высокий фужер с холодной водой – вот все, что было
необходимо Роуан прямо сейчас.
Майкл, в очках в роговой оправе, одетый в потрепанную
просторную твидовую куртку с поясом, сидел, склонившись над свежим номером
«Нью-Йорк таймс».
Только когда они оба сели, он оторвался от газеты, аккуратно
свернул ее и отложил в сторону.
Она не хотела, чтобы он снял очки. Они вызывали в ней
нежность. И вдруг ей пришла в голову и вызвала улыбку мысль, что хорошо было бы
иметь рядом обоих мужчин, по разные стороны от нее.
Туманные фантазии о жизни втроем промелькнули в ее голове,
но подобная ситуация, конечно же, нереальна, и она не могла представить себе
Майкла терпящим такое положение дел.
Правильнее, разумеется, принимать вещи такими, каковы они на
самом деле.
«У тебя есть еще один шанс с Майклом, – подумала
она. – Ты знаешь, что сможешь сделать так, независимо от того, что он об
этом может подумать. Не отбрасывай от себя единственную любовь, которая хоть
когда-либо что-то значила для тебя. Будь достаточно взрослой и терпеливой во
имя любви, будь готова к любым переменам, будь спокойной в душе, для того
чтобы, когда счастье вернется снова – если это вообще возможно, – ты бы об
этом знала».
Майкл снял очки. Он сел, удобно положив ногу на ногу.
Эш, комфортно расположившийся на своем стуле, также
чувствовал себя раскованно.
«Мы – треугольник, – подумала она, – и лишь я одна
сижу с обнаженными коленями, сдвинув ноги на сторону, словно мне есть что
скрывать».
Эта мысль заставила ее улыбнуться. Ее отвлек запах кофе. Она
осознала, что кофейник и чашка стоят прямо перед ней и до них легко дотянуться.
Но Эш поспешил налить кофе, прежде чем она смогла это
сделать, и вручил ей чашку. Он сел справа от нее, ближе, чем сидел в самолете.
Они все как будто сплотились. И это снова был равносторонний треугольник.
– Позвольте мне сказать вам, – внезапно заявил Эш.
Он снова сложил ладони вместе у подбородка. Снова образовалась крошечная
складка над внутренними кончиками бровей, затем она разгладилась, и голос
зазвучал немного печальнее: – Для меня это тяжело, очень трудно, но я хочу
сделать это.
– Я вас понимаю, – сказал Майкл, – но почему
вы хотите открыть нам свою тайну? Поверьте, я умираю от нетерпения услышать
вашу историю, но почему она связана с такой болью?
