Это было захватывающее соседство контрастов: мужчина со
звучным голосом, сверкающими синими глазами и темными кустистыми бровями и
другой, высокий, кажущийся обманчиво хрупким, с изящными движениями кистей рук,
доводившими вас почти до головокружения. Два исключительных образца мужественности,
обладающие великолепными пропорциями и неповторимой индивидуальностью. И оба –
как часто бывает с крупными мужчинами, – казалось, находили удовольствие в
колоссальной самоуверенности и внутреннем спокойствии.
Роуан поглядела на потолок. Окружающие предметы показались
ей искаженными, ее глаза были сухи, и ей просто необходимо было заснуть, но
пока никак не удавалось. Не сейчас.
– У вас есть история, которую никто не должен слышать,
кроме меня, – снова заговорил Эш. – А мне бы хотелось послушать ее. И
у меня есть история, рассказать которую я могу только вам. Хотите ли вы
обладать моим доверием? Хотите ли вы мою дружбу или даже, если это возможно,
мою любовь?
Майкл обдумывал предложение.
– Я думаю, что хочу, раз вы спрашиваете. – Майкл
пожал плечами и улыбнулся. – Раз вы спрашиваете.
– Вас понял, – сказал Эш мягко.
Майкл улыбнулся снова, а точнее, негромко рассмеялся.
– Вы знаете, не так ли, что я убил Лэшера? Юрий
рассказал вам об этом. Вы держите на меня зло за то, что я убил одного из вас?
– Он не был тем, кем являюсь я, – сказал Эш,
добродушно улыбаясь.
Свет сверкнул на белой полоске волос, начинающейся от левого
виска. Мужчина, возможно, лет тридцати, с элегантными седыми прядями, своего
рода гений корпоративного мира, он должен был казаться слишком рано
разбогатевшим, до срока поседевшим. А ведь за его плечами сотни лет. Безмерно
терпелив.
Внезапно в ней вспыхнуло искреннее чувство гордости, что это
она убила Гордона. Не он.
Она сделала это. Это был первый раз за всю ее печальную
жизнь, когда она испытала удовольствие, используя свою силу, приговорив
человека к смерти своей волей, разрушив его внутренние связи. И она получила
подтверждение тому, о чем всегда подозревала: если она действительно хочет
сделать это, если она полностью объединяется со своей силой, а не борется
против нее, результат достигается чудовищно быстро.
– Я хочу рассказать вам о некоторых событиях, –
сказал Эш, – я хочу, чтобы вы знали о них. Историю о том, что произошло и
как мы пришли в долину. Не сейчас: все мы слишком устали, конечно. Но я хочу
рассказать вам об этом.
– Мне будет очень интересно, – сказал Майкл. Он
полез к себе в карман, наполовину вытащил пачку и вытряхнул из нее
сигарету. – Я хочу знать о вас все, разумеется. Я хочу изучить книгу, если
вы все еще намерены позволить нам это сделать.
– Все это возможно, – ответил Эш с легким жестом;
другая рука оставалась лежать у него на колене. – Вы истинное племя ведьм.
Мы близки – вы и я. О, это не так уж и сложно на самом деле. Я научился жить в
глубоком одиночестве. Я забыл о связях на много лет. Но время от времени
желание состоять в родстве с кем-нибудь другим пробивается на поверхность.
Желание быть известным, понятым, нравственно оцененным другим утонченным умом.
В этом всегда заключалась прелесть Таламаски – с самого начала. Я мог прийти
туда и доверительно побеседовать с учеными-исследователями – мы могли
разговаривать до поздней ночи. Это привлекает многих не принадлежащих к
человеческому роду созданий. Я всего лишь один из них.
– Да, это то, в чем нуждаемся все мы, не так ли? –
спросил Майкл, взглянув на Роуан. Это был еще один из тех молчаливых, тайных
моментов, что скорее похожи на незримый поцелуй.
Она кивнула.
– Да, – согласился Эш. – Человеческие
существа очень редко выживают без общения такого рода, без связи, без любви. И
наше племя было таким – любящим и жаждущим любви. Нам потребовалось очень много
времени, чтобы прийти к пониманию агрессии. Когда человеческие существа впервые
встречались с нами, мы казались им детьми. Но мы не дети. Это другая разновидность
кротости. В ней заключено еще и упрямство, желание мгновенного удовлетворения и
стремление к тому, чтобы явления оставались простыми и понятными.
Он замолчал. Затем спросил, очень искренно:
– Что именно беспокоит вас? Почему вы оба медлили с
ответом, когда я просил вас приехать ко мне в Нью-Йорк? Что было у вас на уме?
– Убийство Лэшера, – ответил Майкл. – Для
меня это был вопрос выживания – ни больше ни меньше. Свидетелем убийства был
один человек, который мог понять и простить мною содеянное. И этот человек
мертв.
– Эрон.
– Да, он хотел получить Лэшера, но понял, почему я не
позволил ему. И те двое, которые, можно сказать, осуществляли самооборону…
– Вы страдаете из-за этих смертей, – кротко сказал
Эш.
– Лэшер… Он был безжалостным убийцей. – Майкл
словно разговаривал с самим собой. – Он изувечил мою жену, как-то
умудрился лишить меня ребенка. Хотя что могло из него выйти? Кто может это
сказать? Здесь так много вопросов и так много вероятностей. Лэшер охотился за
женщинами. Убивал их в своем ненасытном желании размножаться. Он мог жить с
нами не более, чем какая-то чума или насекомое. Сосуществование не
представлялось возможным, и, кроме того, его первое появление, способ, которым
он представил себя с самого начала, в кошмарной форме, тот факт, что он… использовал
меня с самого начала.
– Разумеется, я понимаю вас, – кивнул Эш. –
Если бы я оказался на вашем месте, тоже убил бы его.
– Вы уверены? – спросил Майкл. – Или пощадили
бы его, так как он остался одним из очень немногих ваших соплеменников на этой
земле? Вы должны были бы проявить особую лояльность по отношению к нему.
– Нет, – ответил Эшлер. – Не думаю, что вы
понимаете меня, я имею в виду, в самом основном смысле. Я провел жизнь, пытаясь
доказать самому себе, что обладаю не меньшими достоинствами, чем человек.
Вспомните. Для Папы Григория я сам некогда привел доказательства, что у нас
есть души. Я не являюсь другом скитающейся душе, обезумевшей от жажды власти,
старой душе, захватившей новое тело. Подобные существа не вызывают у меня
никакой симпатии.
Майкл кивнул, словно говоря: «Я понимаю».
