– Вы убивали и других, пользуясь нашим именем, –
подхватил Энцо.
А стоявший позади него брат повторял, как безумное эхо, те
же самые слова.
– Вы запятнали нас в глазах других, – добавил
Холлингшед. – Вы творили немыслимые преступления, прикрываясь именем ордена.
– Я не признаю своей вины ни в чем, – заявил
Томми.
– Мы не требуем от вас никаких признаний, –
сказала Элвера.
– Мы вообще от вас ничего не требуем, – вторил ей
Энцо.
– Эрон умер, веря вашей лжи! – добавил Холлингшед.
– Будьте вы прокляты, я не в силах выносить эти
бредни! – взревел Томми.
Но Марклин не мог взять себя в руки настолько, чтобы
продемонстрировать им свое раздражение, ярость, хоть что-нибудь такое, что он
должен был бы испытывать, сознавая, что они держат его узником, насильно
заставляя продвигаться к дверям.
– Минутку, подождите, пожалуйста, не надо.
Подождите. – Он заикался. Он умолял. – Стюарт сам покончил с собой?
Что случилось со Стюартом? Если бы Стюарт был здесь, он бы нас реабилитировал.
Вы не можете действительно думать, что кто-то в возрасте Стюарта…
– Прибереги свою ложь для Бога, – спокойно сказала
Элвера. – Всю ночь напролет мы рассматривали свидетельства. Мы
разговаривали с вашей беловолосой богиней. Облегчи бремя своей души правдой,
если пожелаешь, но не корми нас своей ложью.
Люди сдвинулись в тесные ряды, стоя против них, вынуждая
продвигаться все ближе и ближе к этой камере, или комнате, или, возможно, к
темнице. Марклин не знал, куда именно.
– Остановитесь! – внезапно вскрикнул он. – Во
имя Бога! Остановитесь! Есть некоторые вещи, которые вам неизвестны о Тессе,
вещи, которые вы просто не можете понять!
– Не выслуживайся перед ними, ты, идиот! –
огрызнулся Томми. – Ты думаешь, что мой отец не станет задавать вопросы? Я
не проклятый сирота! У меня громадная семья. Как ты думаешь?..
Сильная рука обхватила Марклина за талию. Другая сомкнулась
у него на шее. Двери открывались внутрь. Краешком глаза он увидел
сопротивляющегося Томми с согнутыми коленями и пинающую его ногу человека,
стоящего позади.
Порыв ледяного ветра ворвался сквозь раскрытые двери.
Чернота.
«Я не вытерплю, если меня замкнут в темноте. Я не смогу!»
И наконец он закричал. Он не мог сдерживаться дольше.
Ужасающий крик вырвался из его груди прежде, чем его толкнули вперед, прежде,
чем он почувствовал, что перелетел через порог, прежде, чем осознал, что
погружается все глубже и глубже во тьму, в небытие, что Томми падает рядом с
ним, проклиная орден, угрожая всем его членам… Или это ему только казалось?
Узнать это было совершенно невозможно. Его собственный крик раздавался слишком
громко, отражаясь эхом от каменных стен.
Он ударился о землю. Темнота окружала его и была у него
внутри. Затем пробудилась боль, пронзившая все конечности. Он лежал среди
твердых зазубренных предметов, очень острых. Господь Всемогущий! И когда он сел
прямо, его руки оперлись о предметы, которые крошились и разламывались, издавая
отупляющий запах пепла.
Краем глаза он посмотрел на единственную стрелу света,
упавшую на него, и, взглянув вверх, с ужасом понял, что свет исходит из двери,
сквозь которую он упал, струится над головами, плечами и телами, заполнившими
проем и образовавшими единый черный силуэт.
– Нет, вы не смеете делать это! – вскрикнул он,
продвигаясь вперед во тьме, и затем инстинктивно встал на ноги.
Он не мог разглядеть их затемненные лица, не мог различить
даже формы их голов. Он упал на много футов в глубину, но на сколько именно, не
имел представления.
– Прекратите сейчас же! Вы не имеете права держать нас
здесь, не можете загонять нас в эту яму! – ревел он, вздымая к ним руки,
умоляя их. Но фигуры отступали от освещенной полосы, и он с ужасом услышал
знакомый звук. Это визжали пружины, когда двери закрывались.
– Томми, Томми, где ты? – в отчаянии кричал он.
Эхо напугало его. Оно было заперто внутри. От него было
никуда не уйти. Он пробрался вперед, нащупал пол, коснулся чего-то мягкого,
сломанного, крошащегося и внезапно почувствовал что-то мокрое и теплое!
– Томми, – закричал он с облегчением. Он нащупал
губы Томми, его нос, его глаза. – Томми!
Затем, за какую-то долю секунды, длившуюся, возможно,
дольше, чем вся его жизнь, он понял все. Томми был мертв. Он умер при падении.
И их не заботило, что такое может случиться. И они никогда не придут за
Марклином обратно. Никогда. Если бы существовал закон с его положениями и
санкциями, была бы возможность, что их не посмеют сбросить с такой высоты. А
теперь Томми был мертв. Он остался один в этом месте, в темноте, рядом со своим
мертвым другом, в незнакомом помещении, пол которого был усеян мертвыми костями.
– Нет, вы не можете так поступить со мной! – Его
голос вновь перерастал в крик. – Выпустите меня отсюда! Выпустите
меня! – Снова вернулось эхо, словно эти крики были лентами, вздымавшимися
и падающими на него обратно. – Выпустите меня! Выпустите меня отсюда! –
Его крики переставали звучать как слова. Его крики становились тише и все более
наполнялись болью. И их кошмарный звук приносил ему странное успокоение. И он
знал, что это будет последнее и единственное утешение, которое он получит.
Наконец он улегся спокойно. Рядом с Томми. Сомкнув пальцы
вокруг его руки. Возможно, Томми не умер. Томми может еще проснуться, и они
исследуют это место вдвоем. Возможно, именно это и предстояло им сделать. Здесь
должен быть выход наверх, и эти другие предполагали, что он найдет его, они
предполагали, что он пройдет через долину смерти и найдет его. Конечно, они не
намеревались убить его, они, его братья и сестры по ордену.
Не Элвера, дорогая Элвера, и Харберсон, и Энцо, и его старый
учитель Клермонт. Нет! Они были не способны на такие поступки!
Наконец он повернулся и встал на колени. Но когда попытался
подняться на ноги, левое колено подвернулось и все тело обожгла вспышка боли.
– Ладно! Я могу ползти, черт подери! – прошептал
он. – Я могу ползти!
И действительно, пополз, отпихивая в стороны все
препятствия, сквозь дебри раскрошенных камней или костей. Что бы то ни было, не
думать об этом. Не думать также о крысах. Вообще не думать!
Его голова внезапно ударилась о стену. Во всяком случае, ему
показалось, что это стена.
Через шестьдесят секунд он уже полз вдоль стены, а потом
вдоль другой, и еще вдоль другой, и, наконец, вдоль еще одной. Комната была не
более шахты – чрезвычайно мала.
