– Ты сядешь здесь. Войди вместе со мной и сядь. –
Мэри-Джейн провела ее через кухню к столу. – Опусти голову.
– Мэри-Джейн, не строй из меня идиотку, не надо, как бы
я ни выглядела.
– Просто отдохни, пока я не вернусь обратно.
И по дому, удаляясь, быстро простучали ее каблучки. Песня
началась снова, такая нежная, такая красивая, песня цветов и долины. «Прекрати,
Морриган».
«Поговори со мной, мама, ведь дядя Джулиен привел тебя сюда,
чтобы ты спала с моим папой, но он не знал, что могло случиться. А ведь ты
знаешь, мама, ты сама говорила, что гигантская спираль в таком случае не
связана с древним злом, но является чистым выражением генетического потенциала,
твоего и папиного, который был всегда…»
Мона пыталась ответить, но в этом не было необходимости:
голос все звучал и звучал – нараспев, мягко, и слова сыпались очень быстро.
«Эй, помедленнее. Ты жужжишь, как шмель, когда так поешь».
«…Колоссальная ответственность: выжить, родить и любить меня.
Мама, не забывай любить меня, ты необходима мне, твоя любовь для меня значит
больше всего остального, без нее я, при моей хрупкости, могу утратить волю к
жизни…»
Они все собрались вместе в огромном каменном круге, дрожа и
рыдая. Высокий черноволосый пришел к ним, чтобы успокоить. Они придвинулись
ближе к огню.
– Но почему? Почему они хотят убить нас?
И Эшлер сказал:
– Они так живут. Воинственный народ. Они убивают всех,
кто не относится к их клану. Это так же важно для них, как для нас есть, думать
или заниматься любовью. Они празднуют смерть.
– Посмотри, – сказала она громко.
Кухонная дверь закрылась с грохотом. «Потише, Мэри-Джейн! Не
привлеки сюда Эухению. Мы должны отнестись к этому по-научному. Я должна была
бы ввести данные в компьютер, записывая в него все, как это вижу. Но почти не
представляется возможным аккуратно набирать текст, когда находишься в состоянии
транса. Когда мы доберемся до Фонтевро, у нас будет компьютер. Мэри-Джейн, ты
настоящая находка».
Мэри-Джейн возвратилась, прикрыв кухонную дверь на этот раз
с осторожностью.
– Другие должны понять, – сказала Мона, – что
это не из ада, а от Бога. Лэшер был из ада, каждый может утверждать это, знаете
ли, говоря метафизически или метафорически. Я имею в виду религиозно или
поэтически. Но когда существо рождается таким образом: от двух человеческих
существ – носителей таинственного генома, значит, существо рождается от Бога.
Кто другой, как не Бог? Эмалет была зачата в насилии, но этот ребенок зачат в
иных обстоятельствах: мать его не была изнасилована.
– Ладно, пора выбираться отсюда. Я сказала охранникам,
что видела нечто странное у парадного входа и что я отвезу тебя к твоему дому –
захватить оттуда какую-нибудь одежду, а затем мы посетим доктора. Поехали!
– Мэри-Джейн, ты гений.
Но когда она встала, мир поплыл у нее перед глазами.
– Святой боже! Я держу тебя. Обопрись на меня. У тебя
появились боли?
– Не сильнее, чем у любой другой женщины после ядерного
взрыва в матке. Давай выбираться отсюда!!
Они медленно двигались вдоль аллеи. Мэри-Джейн поддерживала
ее, когда это было необходимо, но она вела себя разумно, держась за ворота и за
ограду, когда они шли вдоль автомобильного навеса. Там стоял большой сверкающий
лимузин. Мэри-Джейн – благослови ее, Боже, – завела мотор и распахнула
дверцы. Прекрасно! Пора идти!
– Морриган, прекрати петь! Я должна подумать,
рассказать ей, как открываются двери. Мэри-Джейн, надави на маленькую волшебную
кнопочку.
– Я знаю это. Входи.
Раздался рев электромотора, и с ржавым, скрипучим звуком
ворота откатились в сторону.
– Послушай, Мона, я хочу спросить тебя о чем-то. Мне
это нужно знать. Что будет, если это существо не сможет родиться, пока не
умрешь ты?
– Ш-ш-ш-ш, прикуси язык, дорогуша!! Роуан не умерла, не
так ли, а она родила одного и другого! Я не умираю. Морриган мне не позволит.
«Нет, мама, я люблю тебя, ты нужна мне, мама. Никогда не
говори о смерти. Когда ты говоришь о смерти, я чувствую ее запах».
– Мэри-Джейн, лучшее место – Фонтевро? Ты в этом
уверена? Учли ли мы все варианты? Возможно, какой-нибудь мотель поблизости…
– Послушай, там живет бабушка, а бабушке можно доверять
полностью. И тот маленький мальчик, живущий у нее, сразу же смоется, как только
я дам ему одну из бумажек в двадцать баксов.
– Но он не должен оставлять лодку на причале, чтобы
никто другой…
– Нет, он не сделает этого, милая, не будь дурочкой. Он
возьмет эту пирогу к себе домой! Он не оставит ее на причале. Он живет вверх по
реке, недалеко от города. Сейчас ты сядь и отдохни. У нас хранится много вещей
в тайниках в Фонтевро. У нас есть мансарда, сухая и теплая.
– О да, это было бы прекрасно.
– И когда утром взойдет солнце, оно осветит все окна в
мансарде…
Мэри-Джейн ударила по тормозам. Они были уже у
Джексон-авеню.
– Извини, дорогая, эта машина слишком уж мощная.
– Тебе тяжело с ней справляться? Боже, я никогда не
сидела на этом месте, с целой проклятой комнатой позади. Это сверхъестественно,
как управлять самолетом…
– Нет, у меня нет проблем! – Мэри-Джейн повернула
на Сент-Чарльз-авеню. – Разве что с этими жуткими пьяными водителями из
Нового Орлеана. Уже полночь, знаешь? Но ехать можно совершенно спокойно,
особенно если тебе приходилось водить машину с восемнадцатью колесами, какая
была у меня раньше.
– И где, черт подери, ты водила такую, Мэри-Джейн?
– В Аризоне, милая. Пришлось угнать грузовик, но это
совсем другая история.
Морриган позвала ее и снова запела, но уже быстро и как-то
гулко.
«Я не могу дождаться, когда увижу тебя, обниму тебя! Я люблю
тебя все больше за то, что ты есть. Ох, это судьба, Морриган. Эта любовь
затмевает все, целый мир детской колыбели, погремушек и счастливых отцов. Да, в
конце концов он будет счастлив, когда придет к пониманию, что условия теперь
изменились полностью…»
Мир вращался. Холодные ветры разгулялись по долине. Они
танцевали вопреки ветрам, изо всех сил стараясь сохранить тепло. Почему тепло
покинуло их? Разве эти места не были их родиной?
Эшлер сказал:
– Теперь наша родина здесь. Мы должны научиться
переносить холод не хуже, чем тепло.
