Ох уж эти Мэйфейры! Они сводили Ларкина с ума. Почти двое
суток прошло с тех пор, как доктор прибыл в Новый Орлеан, а они до сих пор не
удосужились с ним обстоятельно поговорить. Пока Лайтнер звонил куда-то из
соседней комнаты, Ларкин сидел на угловой, с бархатной обивкой кушетке и,
закинув ногу на ногу, делал какие-то записи в блокноте. Когда Эрон вернулся в
отель, вид у него был очень утомленным. Доктор понял, что тому нужно отдохнуть
в своем номере. В его возрасте необходимо днем немного поспать. Даже Ларкин не
смог бы так, как Лайтнер, весь день проводить на ногах.
Вдруг Ларкин услышал, как Лайтнер повысил голос Очевидно,
его телефонный собеседник из Лондона или откуда-то еще вывел Эрона из себя.
Разумеется, никто из Мэйфейров не был виноват в том, что в
Дестине скоропостижно скончалась Гиффорд и все ее родственники целиком
посвятили последние два дня похоронам и поминкам, причем с таким горестным
надрывом, какой Ларкин редко встречал на своем веку. Лайтнер, которого взяла в
оборот женская половина семьи, был все это время нарасхват. То его куда-то
посылали с поручениями, то просили дать по тому или иному поводу совет, то
просто звали, чтобы, как: говорится, поплакать в жилетку. За все время доктору
из Сан-Франциско едва удалось переброситься с ним парой слов.
Прошлым вечером Ларкин отправился на поминки исключительно
из любопытства. Ему трудно было представить, что Роуан Мэйфейр жила среди этих
словоохотливых южан, которые с равным энтузиазмом говорили как о живых, так и о
мертвых. Они воистину являли собой весьма живописную картину и, казалось, все
ездили если не на «БМВ», то на «ягуаре» или «порше». Драгоценности, которые он
на них видел, по всей очевидности, тоже были настоящими. Словом, эти
генетические мутанты производили довольно неплохое впечатление, по крайней мере
на первый взгляд.
Среди них был и муж Роуан, которого все оберегали. Внешним
видом он ничем не выделялся; вернее сказать, выглядел так же хорошо, как и все
остальные. Откормленный и ухоженный, он совершенно не походил на человека,
который недавно перенес сердечный приступ.
Однако ДНК у Майкла, как утверждал Митчелл Фланаган, который
работал над ее расшифровкой, была крайне необычной. Он являл собой такой же
неординарный генотип, как и сама Роуан. Фланаган умудрился раздобыть данные
Майкла Карри без его ведома, то есть не имея на то необходимого разрешения.
Однако теперь Ларкин не мог добраться до самого Фланагана!
На протяжении всей минувшей ночи и утра тот упорно
отказывался подходить к телефону. Всякий раз, когда Ларкину удавалось до него
дозвониться, в трубке под звуки бодрой мелодии начинал вещать автоответчик, по
своему обыкновению предлагая ему оставить свой номер.
Все это было Ларкину не по душе. Интересно, что заставляло
Фланагана избегать его? Нужно было поскорее повидать Карри, чтобы поговорить с
ним и задать некоторые вопросы.
Однако на свое времяпрепровождение доктор совсем не
жаловался. До чего же весело ходить на вечеринки и все такое прочее! Правда,
прошлой ночью после поминок он хватил лишнего, тем не менее это не помешало ему
согласиться сегодня вечером отужинать в «Антуане», куда его пригласили двое
знакомых врачей из Тулейна, двое закоренелых пьяниц. Но Ларкин не забыл о
делах, ради которых сюда приехал и которыми теперь, когда семья проводила в
последний путь миссис Райен Мэйфейр, впору было заняться.
Как только Лайтнер вошел в комнату, Ларкин оторвался от
своих записей.
– Плохие новости? – осведомился он.
Прежде чем ответить, Лайтнер опустился в свое любимое
большое кресло с откидывающейся спинкой и, скрестив пальцы под подбородком, на
несколько секунд погрузился в размышления. У него была обезоруживающая манера
держаться, несмотря на то что его бледное, обрамленное великолепной шапкой
белых волос лицо выдавало чрезвычайную усталость. Глядя на него, Ларкин
подумал, что Лайтнеру следовало бы побеспокоиться о своем сердце.
– Дело в том, – начал Лайтнер, – что я попал
в несколько неловкое положение. Судя по всему, одежду Гиф-форд из похоронного
бюро забрал под расписку Эрик Столов. И теперь он уехал. Но мы с ним не
согласовывали наши действия. И ничего подобного не планировали проводить.
– Но он же член вашей организации.
– Совершенно верно, – с невеселой усмешкой ответил
Эрон. – Он тоже член нашей организации. Однако, согласно постановлению
нашего нового Верховного главы, старшины мне рекомендуют не задавать вопросов
относительно «этой части» расследования.
– И что это значит?
Лайтнер ответил не сразу.
– Вы мне уже что-то говорили насчет генетического
тестирования членов семьи, – подняв глаза, наконец произнес он. –
Кажется, вы были не прочь обсудить этот вопрос с Райеном? Полагаю, не будет
слишком преждевременно завести разговор завтра утром.
– Что ж, я готов. Но вы, надеюсь, понимаете, чем это им
грозит. Вернее сказать, чем они рискуют. Если выяснится, что у них в роду
существуют наследственные заболевания или предрасположенность к ним, это может
очень на многое в их жизни повлиять, начиная от права избрания на определенные
посты и кончая армейской службой. Да, я в самом деле хочу провести эти тесты.
Но сейчас меня больше интересует Майкл Карри. И, кстати говоря, насчет этой
дамы, покойной Гиффорд. Нельзя ли как-нибудь раздобыть ее медицинские данные?
Словом, может, мы вместе займемся этим делом? Как я погляжу, Райен Мэйфейр
довольно шустрый малый, голыми руками его не возьмешь. Вряд ли он согласится на
полное генетическое исследование всей семьи. Но если согласится или окажет содействие,
то будет последним дураком.
– К сожалению, не могу похвастаться, что пользуюсь
большим его расположением. Если бы меня не связывали с Беатрис Мэйфейр теплые
дружеские отношения, то я вызвал бы у него еще большую подозрительность, и не
без причины.
Ларкин видел эту миловидную женщину прошлым утром, когда она
приходила в отель, чтобы сообщить о трагедии, случившейся в Дестине. Изящная,
со скромно зачесанными вверх волосами, она являла собой образчик наиболее
удачной пластической операции по подтяжке кожи лица, из тех, что Ларкину вообще
доводилось видеть. Правда, насколько он мог судить, это была не первая ее проба
в этом направлении. У нее были яркие горящие глаза и красивой формы щеки;
о ее возрасте напоминала лишь одна предательская морщинка, затесавшаяся
между подбородком и гладкой, как у молодой женщины, шеей. Да, их с Лайтнером
определенно связывали теплые отношения. Ларкин это заметил, когда был на
поминках. Беатрис не отставала от Лайтнера ни на шаг, а он несколько раз ее
нежно поцеловал. Хотелось бы Ларкину быть таким же счастливым в свои
восемьдесят лет, если, конечно, ему удастся дожить до такого возраста. Однако
вряд ли ему будет светить такая перспектива, если он вовремя не образумится и
не бросит пить.
