Вдруг ему стало ужасно не по себе, как будто в его душе
смешались стыд и страх. Как бы ни было эгоистично с его стороны, но Майкл был
рад узнать, что его жена действовала по принуждению проклятой твари. Ему было
приятно услышать, что этот факт подтверждали ведущие дело следователи, тем
более что о нем было объявлено в присутствии гордого Райена Мэйфейра. Из всего
этого явствовало, что его любимая жена не изменяла ему с дьяволом. А
по-прежнему его любила!
«Господи, но что же все-таки с ней произошло? Ради ее жизни,
судьбы и будущего скажи, что все это значит?» – взывал к Богу Майкл, со всей
остротой сознавая свое эгоистичное и презренное естество. Однако ничто не могло
заглушить боль, которую он испытывал, потеряв Роуан. Боль, которая смешалась с
ужасом пребывания в ледяной воде бассейна, кошмарными снами, в которых ему
являлись Мэйфейрские ведьмы, с долгим и неподвижным лежанием в больничной
палате и той физической болью в сердце, которую он превозмогал, когда впервые
пытался подняться по лестнице…
Обхватив голову руками, Майкл уткнулся лицом в стол и
беззвучно заплакал.
Майкл не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он
вышел из библиотеки, но мог поклясться, что дверь в нее ни разу не открывалась.
Следовательно, Мона по-прежнему находилась внутри и, вполне возможно, все еще
пребывала во власти сна. Очевидно, слуги каким-то образом проведали о том, чем
он с ней занимался, иначе кто-нибудь из них давно суетился бы где-нибудь поблизости.
За окном сгустились сумерки, и дом как будто пребывал в некоем ожидании, а
возможно, даже уже являлся свидетелем чего-то важного.
Когда же наконец он поднял голову, то увидел, что из окна
струится тот великолепный сияющий свет, которым обыкновенно отличаются весенние
вечера и который делает отчетливыми очертания каждого листика на дереве.
Благодаря ему золотистое свечение лампы, разливающееся по обширному
пространству комнаты, увешанной старинными полотнами, становилось чуточку
приветливей.
Где-то вдалеке запел чей-то тоненький голосок. Поскольку
вокруг царила тишина, Майкл без труда узнал в мелодии вальс Виолетты, по всей
очевидности, воспроизведенный на старинном патефоне. Из этого следовало, что
его нимфа проснулась и завела свою игрушку. И ему тоже надо было вставать. Надо
было вернуться к Моне и наконец обстоятельно поговорить с ней о некоторых
смертных грехах.
Майкл поднялся и медленно побрел по исполненной вечерних
теней комнате в библиотеку. За ее дверью в самом деле звучала жизнеутверждающая
песнь героини «Травиаты». Этот вальс она пела тогда, когда была еще весела,
полна сил и не ведала о своей недалекой трагической кончине, которую уготовили
ей авторы произведения. Из-под двери сочился мягкий золотистый свет.
Мона, по-прежнему обнаженная, сидела на полу, опершись сзади
на руки. Ее груди, хотя и слегка обмякшие, торчали вверх. Кожа на них была как
у младенца, а соски нежно-розового цвета.
Никакой музыки в комнате не было слышно. Уж не почудилась ли
она Майклу? Взгляд Моны был устремлен в окно на металлическое ограждение
террасы. Майкл заметил, что окно-дверь, ведущее на террасу, и ставни, которые
он все время держал на запоре, несмотря на то что любил предвечерние отсветы
солнца, были открытыми. На улице раздался какой-то громкий шум, очевидно, по
тенистому переулку пронеслась на большой скорости какая-то машина.
Мона была явно чем-то напугана. Волосы у нее были
взъерошены, а лицо еще сохранило явственные следы сна.
– Что это было? – осведомился Майкл. – Кто-то
проник в дом через окно?
– Пытался проникнуть, – ответила она– Чувствуешь
этот запах? – Повернувшись, она взглянула на Майкла, но, не дождавшись
ответа, принялась одеваться.
Охваченный яростью, Майкл бросился к окну и поспешно стал
закрывать зеленые ставни. На углу улицы он никого не увидел. Внизу, под дубами,
также было пустынно. Сквозивший через крону дуба белый свет уличного фонаря был
столь же ярким, как и настоящая луна Майкл опустил раму и закрыл ее на
задвижку. Кого угораздило ее поднять? Этого никак нельзя было делать. Майкл кипел
от негодования.
– Ты чувствуешь запах? – переспросила Мона.
Когда он к ней обернулся, она уже была одета. Он щелкнул
выключателем, и комната погрузилась в полутьму. Мона подошла к нему и
повернулась спиной, чтобы он помог ей завязать ситцевый передник.
– Кто это был, черт возьми?!
Сильно накрахмаленный ситец приятно ласкал ему пальцы. Майкл
никогда не имел дела с маленькими девочками, тем не менее постарался завязать
бант красиво. Когда он закончил, девушка вновь взглянула на окно.
– Так ты ничего не чувствуешь? Никакого запаха? –
Пройдя мимо него к окну, она стала вглядываться сквозь стекло в щели ставен,
после чего задумчиво покачала головой.
– Ты не видела, кто это был? – в свою очередь
спросил Майкл.
Он собирался выбежать из дому, прочесать сад, а возможно, и
весь квартал, расспрашивая всех встречных о подозрительном типе. Если
понадобится, он обойдет всю Первую улицу и Честнат-стрит, обыщет весь город,
пока не найдет того, кто ломился к нему в дом.
– Мне нужен молоток, – сказал он.
– Молоток?
– Видишь ли, дорогая, я не пользуюсь пистолетом. Меня
почти всегда выручал молоток.
Он направился к кладовке, которая находилась в холле.
– Майкл, он уже давно ушел. Ушел, едва я проснулась. Я
слышала, как он убегал. Не думаю… Не знаю почему, но мне кажется, что он не
ожидал кого-нибудь здесь встретить.
Вернувшись в комнату, Майкл заметил, что на полу что-то
белеет. Это была лента Моны. Он поднял ее и отдал девушке, и та, не прибегая к
помощи зеркала, закрепила ее в волосах.
– Мне пора идти, – сказала Мона– Хочу проведать
маму, Си-Си. Надо было это сделать еще раньше. Должно быть, она до смерти
напугана тем, что ее поместили в больницу.
– Ты вправду никого не видела? – чтобы лишний раз
удостовериться, спросил ее Майкл, провожая из библиотеки в холл.
– Я только ощутила запах, – ответила Мона– Думаю,
именно запах и разбудил меня. Только потом я услышала звук распахнувшегося
окна.
Несмотря на странное происшествие, которое повергло Майкла в
неконтролируемое бешенство, сама Мона была совершенно спокойна.
Открыв переднюю дверь, он первым вышел на крыльцо. За
тенистыми дубами, равно как за стеной на противоположной стороне улицы, мог
прятаться кто угодно. Этот «кто-то» с таким же успехом мог скрываться среди
пальм и прочей зелени сада. Того самого, который собственноручно возделывал
Майкл.
– Я пойду, Майкл. Позвоню тебе позже, – сказала
Мона.
