Он одобрительно рассмеялся. Казалось, такой ответ пришелся
ему по вкусу.
– Рабочий интеллигент – это такой человек, которого
меньше всего заботит благосостояние среднего класса, – объяснил он. –
Достаточно ли ясно я выразился, чтобы меня могла понять девушка из высшего
общества?
– Вполне. Ваш ответ чрезвычайно последователен и точен.
Должна вам заметить, что я терпеть не могу соглашательство в какой бы то ни
было форме.
И снова он разразился мягким, обворожительным смехом.
– А как вы стали рабочим интеллигентом? –
продолжала расспрашивать Мона– Не могла бы и я записаться в ваши ряды?
– Записаться, Мона, нельзя, – ответил он. –
Чтобы стать рабочим интеллигентом, надо родиться рабочим. Например, сыном
пожарного, сколотившего небольшое состояние. Рабочий интеллигент, если захочет,
может сам косить траву. Может самостоятельно мыть свою машину. Или сесть за
руль автофургона, несмотря на то что, по мнению окружающих, ему больше подошел
бы «мерседес». Рабочий интеллигент свободен в выборе своих занятий.
Господи, как он улыбнулся при этих словах! Безусловно, в них
сквозила ирония над самим собой, возможно даже несколько горькая. Но это было
не главное. В его взгляде она прочла, что одним своим видом доставляет ему
удовольствие. Ну конечно, в этом не могло быть сомнений. Она определенно
вызывала у него интерес, и только некоторая усталость и благовоспитанность
заставляли его держать себя в рамках.
– Ну что же, мне это кажется весьма
привлекательным, – одобрительно заключила она. – Любопытно только
узнать: вы снимаете рубашку, когда косите траву?
– Мона, сколько тебе лет? – игривым тоном осведомился
он, склонив голову набок. Его взгляд оставался по-прежнему совершенно невинным.
– Я же говорила, тринадцать, – простодушно бросила
она в ответ.
Поднявшись на цыпочки, она быстро чмокнула его в щеку, своим
порывом заставив в очередной раз покраснеть. Он не мог не заметить очертания ее
груди, талии и бедер – всей фигуры в целом, откровенно угадывавшейся под
свободным розовым ситцевым платьем. Майкла тронуло такое проявление внимания,
но, несмотря на невинность, ее поцелуй пробудил в нем совершенно иные чувства
Взгляд его на минуту словно остановился. Чуть придя в себя, он сказал, что ему
нужно выйти на воздух. Помнится, он что-то бормотал насчет ночи на Марди-Гра и
вспоминал, как в детстве, направляясь на карнавальное шествие, каждый раз
проходил мимо этого дома.
Хотя врачи продолжали пичкать Майкла всевозможными
лекарствами, с сердцем у него было все в порядке. Правда, время от времени он
жаловался Райену на легкие боли, и тот неустанно напоминал ему, что можно, а
чего нельзя делать. Однако в вопросе разрешений и запретов Мона предпочла
разобраться сама.
Она долго стояла возле бассейна, перебирая в памяти все
подробности давнего злосчастного происшествия: бегство Роуан, что-то вроде
выкидыша, кровавые следы, избитый Майкл в ледяной воде… Может быть, запах
как-то связан с прерванной беременностью? Мона поинтересовалась у Пирса,
чувствует ли он этот запах. Тот ответил, что нет, не чувствует. Тетя Беа тоже.
Равно как и Райен. Ладно, хватит ходить вокруг, выискивая всякие таинственные
явления! Вдруг в памяти Моны всплыло мрачное лицо тети Гиффорд в больничном
коридоре в ночь на Рождество. Тогда все думали, что Майкл не выживет. Вспомнила
Мона и взгляд тети Гиффорд, обращенный на дядю Райена.
– Ты знаешь, что там произошло! – заявила ему тетя
Гиффорд.
– Чушь, – отрезал ей в ответ Райен. – Это все
твоя маниакальная подозрительность. Не желаю это даже обсуждать. Тем более в
присутствии детей.
– И я не хочу, чтобы наш разговор слышали дети, –
дрожащим голосом продолжала тетя Гиффорд. – Им не следует знать об этом!
Поэтому, умоляю, увези их отсюда. Слышишь, увези! Я давно тебя об этом прошу.
– Ты так говоришь, будто во всем виноват я! –
прошептал дядя Райен.
Бедный дядя Райен! Семейный юрист и адвокат, он являл собой
великолепный пример того, что может сделать с человеком желание
«соответствовать определенным нормам». Вообще-то дядю Райена можно считать во
всех отношениях шикарным самцом: широкий квадратный подбородок, голубые глаза,
хорошо развитая мускулатура, плоский живот, изящные, как у музыканта, руки… Но
эти его качества мало кто замечал, потому что, когда люди смотрели на дядю
Райена, им в глаза прежде всего бросались безупречно сидящий костюм, отлично
сшитая рубашка и сияющие блеском ботинки. Ему под стать выглядели и все прочие
сотрудники фирмы «Мэйфейр и Мэйфейр». Странно, что их примеру совершенно не
следовали женщины. Правда, у них тоже были свои стереотипы: жемчуга, пастельные
тона и каблуки всевозможной высоты. Мона считала этих дам ненормальными. На их
месте и с их миллионами она непременно стала бы родоначальницей собственного
стиля.
Что же касается того спора, который разгорелся между дядей
Райеном и тетей Гиффорд в коридоре больницы, то он вовсе не хотел каким бы то
ни было образом причинить ей боль, а всего лишь выказал свое отчаяние. Ведь он,
как и все остальные, был чрезвычайно обеспокоен состоянием Майкла Карри.
Положение спасла тетушка Беа, которая подоспела вовремя и
успокоила их обоих. Помнится, Моне очень хотелось тогда сообщить тете Гиффорд,
что Майкл Карри не умрет, но она боялась еще сильнее напугать ее своим
пророчеством. В разговорах с тетушкой Гиффорд лучше вообще не касаться подобных
тем.
Поскольку мать Моны практически не просыхала от запоев, то
говорить с ней тоже не имело никакого смысла Равно как с бабушкой Эвелин – та,
как правило, отмалчивалась, когда Мона о чем-нибудь ее спрашивала Правда если
она все же удосуживалась что-то изречь, то это было нечто весьма разумное. По
словам ее врача, с головой у нее все было в полном порядке.
Мона никогда не забудет того времени, когда дом пребывал в
страшном запустении, почти на грани разрушения, а Дейрдре сидела в своем
кресле-качалке. Мона неоднократно просила разрешения посетить дом, но каждый
раз нарывалась на категорический запрет.
– Прошлой ночью мне приснился странный сон, –
как-то сказала она матери и тетушке Гиффорд. – Мне привиделся дядя
Джулиен. Он велел мне перелезть через ограду и посидеть на коленях тети
Дейрдре. И добавил, что я должна это сделать, независимо от того, будет с ней
рядом тетя Карлотта или нет.
Она сказала чистую правду. Но от этой правды у тети Гиффорд
случилась истерика.
– Не смей никогда даже приближаться к Дейрдре. Слышишь,
никогда! – кричала она.
Алисия вдруг разразилась нездоровым смехом. А Старуха Эвелин
спокойно наблюдала за ними со стороны.
