Глава 8
Когда она поднимала трубку, то, по своему обыкновению,
молчала. Просто подносила ее к уху и слушала. И только если на другом конце
провода кто-то начинал говорить – кто-то, кого она узнавала по голосу, –
она могла ответить.
Райен это знал. Поэтому, когда после гудков в трубке
воцарилось молчание, он немедленно произнес:
– Эвелин, случилось нечто ужасное.
– Что именно, сынок? – спросила она с
несвойственной ей теплотой. Ее голос звучал непривычно тихо и тонко, это был
совсем не тот голос, к которому она сама привыкла.
– Гиффорд нашли на пляже в Дестине. Говорят…
Голос изменил Райену, и он замолк. Тогда взял трубку сын
Райена, Пирс. Он сказал, что они с отцом вместе едут на машине в Дестин. Потом
разговор вновь продолжил Райен. Он велел Эвелин оставаться с Алисией, потому
что та если что-то услышит, то сойдет с ума.
– Ясно, – ответила старая Эвелин. Она все поняла
Гиффорд не больна Она мертва– Пойду поищу Мону, – спокойно произнесла она
тихим голосом. Вряд ли на другом конце провода услышали ее последние слова.
Райен пробормотал что-то несвязное и неопределенное насчет
того, что они позвонят Эвелин позже, и о том, что Лорен взяла на себя труд
оповестить о происшествии остальных членов семейства. На этом разговор
закончился. Эвелин повесила трубку и, опираясь на трость, направилась в туалет.
Она недолюбливала Лорен Мэйфейр. По мнению Старухи Эвелин,
та была предвзятым и самонадеянным адвокатом и принадлежала к тому типу
выхолощенных и хладнокровных людей бизнеса, которые всегда отдают предпочтение
официальным документам, а не живым людям. Однако для того, чтобы оповестить о
трагедии всех членов семьи, лучшей кандидатуры, чем Лорен, не было. Правда, что
касается Моны, то ее вряд ли кто-нибудь сможет найти. Девушки не было дома. А
ей предстояло узнать горестные вести.
Мона находилась в доме на Первой улице. Старуха Эвелин об
этом догадывалась, полагая, что девушка направилась туда, чтобы найти виктролу
и небезызвестный жемчуг.
Эвелин знала, что Мона не ночевала дома Но она никогда
по-настоящему не беспокоилась о ней. Мона могла делать все, что ей
заблагорассудится, в том числе то, о чем другие могли только мечтать. Она
делала то, что не могла себе позволить бабушка Лаура Ли и ее мать Си-Си, а
также сама Старуха Эвелин. Она делала это за них, а также за Гиффорд…
Гиффорд мертва Нет, это невозможно. В это трудно поверить.
«Почему я не почувствовала, когда это произошло? Почему я не слышала ее
голоса?» – снова и снова задавала себе одни и те же вопросы Старуха Эвелин.
Однако лучше вернемся к вещам насущным. Она стояла в холле,
размышляя о том, сможет ли отправиться на поиски Моны. Для этого нужно было
пройти по ухабистым улицам, по вымощенным кирпичом и каменными плитами
тротуарам, где для такой пожилой дамы, как она, слишком велик был риск упасть.
К тому же ничего подобного она уже давно не предпринимала. Но теперь, с ее
помолодевшими глазами, она вполне была в состоянии это сделать, хотя никто не
мог дать никаких гарантий. Возможно, это был последний раз, когда ей
по-настоящему требовалась способность видеть.
Год назад она и подумать не могла о том, чтобы выйти на
улицу. Но молодой доктор Роудз сделал ей операцию и избавил от катаракты, так
что теперь она стала буквально поражать людей своим зрением. Правда, удивлялись
они только тогда, когда Старуха Эвелин делилась своими впечатлениями об
увиденном, а происходило это, прямо скажем, нечасто.
Старуха Эвелин прекрасно знала, что от разговоров нет
никакого толку. Она молчала годами. Постепенно все с этим свыклись и
воспринимали как само собой разумеющееся. Никто бы не позволил ей рассказывать
свои истории Моне, но Старуха Эвелин уже давно жила воспоминаниями о своей
молодости, которыми не имела никакой нужды с кем-либо делиться.
Кроме того, что хорошего принесли ее истории Гиффорд и
Алисии? Что у них была за жизнь? Впрочем, для Гиффорд она уже закончилась!
Ей опять показалось невероятным, что Гиффорд больше нет в
живых. «Да, боюсь, Алисия сойдет с ума, – подумала она, – но что
тогда будет с Моной? И со мной, когда я вполне осознаю то, что произошло».
Эвелин прошла в комнату Алисии. Внучка спала, свернувшись
клубочком, как ребенок. Этим вечером она влила в себя полбутылки виски с таким
видом, будто это было лекарство. Такая безудержность в употреблении алкоголя
может кого угодно свести в могилу. На месте Гиффорд следовало бы оказаться
Алисии, подумала Эвелин. Это было бы справедливее. Потому что это Алисия, а не
Гиффорд, заблудшая овца.
Прикрыв плечи Алисии вязаным покрывалом, Эвелин вышла из
комнаты.
Медленно, очень медленно она начала спускаться по лестнице.
Прежде чем сделать очередной шаг, она резиновым наконечником трости тыкала в
ковровую дорожку, чтобы убедиться, что впереди ее не подстерегает что-либо, за
что она могла бы зацепиться и упасть. Ей хорошо запомнился ее восьмидесятый
день рождения, который она ознаменовала своим падением. Она не хотела его
больше повторять. Это были самые мрачные дни ее старости. Ей пришлось долго
проваляться в постели, пока не срослось бедро. Но доктор Роудз сказал, что это
пошло на пользу ее сердцу: «Вы доживете до ста лет», – уверил ее он.
Доктор Роудз взял на себя смелость провести операцию на ее
глазах, хотя для этого ему пришлось выдержать борьбу с теми, кто считал ее для
этого слишком старой. «Ну как вы не понимаете? – говорил он. – Она же
скоро совсем ослепнет. А я могу вернуть ей зрение. Тем более что у нее
прекрасное умонастроение».
Умонастроение… Ей понравилось это слово, и она ему об этом
сказала.
– Почему вы больше ни с кем не разговариваете? –
спросил он ее в больнице. – Знаете, из-за этого вас считают слабоумной
старушкой.
Она рассмеялась и долго не могла остановиться.
– Но я такая и есть, – ответила она. – К тому
же тех, с кем я любила говорить, уже давно нет в живых. Осталась только Мона.
Чаще всего именно она говорит со мной.
Теперь пришла его очередь смеяться.
Старуха Эвелин по роду своего воспитания была не слишком
разговорчива Ее приучили к тому, что следует как можно больше молчать. И если
бы не Джулиен, вряд ли нашлась бы на свете живая душа, с которой она могла бы
надолго разговориться.
Ей очень хотелось когда-нибудь рассказать Моне о Джулиене.
Возможно, сегодня как раз такой день настал. От предвкушения этого разговора
она ощутила прилив энергии. Кроме того, настала пора рассказать Моне, где
находятся виктрола и жемчуг. Она должна знать, что может заполучить их хоть
сейчас.
