– Как же, помню. Она часто звонила вам в последнее
время. Ее очень волновало то, что вы ее не одобряете, – произнес Лайтнер
таким же доброжелательным тоном, как и прежде. – Ей нужен был ваш совет по
созданию Мэйфейровского медицинского центра Она убеждена, что, когда вы
поверите в серьезность ее намерений относительно этого центра, то поймете, что
она не могла совмещать эту работу с практикой врача, потому что центр требовал
от нее слишком много времени и сил.
– Вы ее друг, не так ли? Я имею в виду не вашу
Таламаску, а именно вас.
– Полагаю, что был ей другом. Боюсь, я обманул ее
надежды. Хотя… не знаю… Возможно, и наоборот: она обманула мои. – В его
словах послышался оттенок горечи, даже злости. Затем Лайтнер опять улыбнулся.
– Хочу вам кое в чем признаться, мистер Лайтнер, –
сказал Ларкин. – Я считал Мэйфейровский медицинский центр бесплодной
мечтой. Роуан совершенно выбила меня из колеи. Тем не менее я провел собственное
небольшое исследование. Очевидно, семья имеет достаточно средств, чтобы
воплотить в жизнь мечту о Мэйфейровском медицинском центре. Но мне это было
тогда неизвестно. Хотя, как теперь кажется, я должен был это знать. Тем более
что эта тема была у всех на устах. Роуан – самый лучший и самый
квалифицированный хирург, которого я когда-либо учил.
– Не сомневаюсь в этом. Во время вашего с ней разговора
она упоминала что-нибудь, связанное с образцами? Как вы сказали, она звонила из
Женевы и это было двенадцатого января.
– Мне хотелось бы для начала поговорить с Райеном и
другими ее родными и близкими, в том числе с ее мужем. Тогда я буду знать, как
мне следует вести себя дальше.
– Образцы, вероятно, произвели сенсацию в Институте
Кеплингера, – не унимался Лайтнер. – Буду весьма признателен, если вы
расскажете мне обо всем, что прислала вам Роуан. Была ли Роуан нездорова, когда
говорила с вами? Прислала ли она какой-нибудь собственный материал для
медицинского обследования?
– Да, она прислала образцы крови и ткани. Но, судя по
ним, нет никаких оснований полагать, что она больна.
– Но только изменилась.
– Да, вы правы. Пожалуй, можно сказать и так.
Лайтнер покачал головой и опять взглянул в окно, за которым
широко раскинулось кладбище с множеством мраморных склепов. Движение на дороге
стало гораздо менее оживленным, что вкупе с видом за окном создавало ощущение
простора и умиротворения. Конечно, в подобном взгляде на вещи было нечто
нездоровое, можно сказать – извращенное. Но Ларкину нравилось это приволье,
отсутствие суеты, столпотворения и плотного скопления вечно спешащих машин,
которые постоянно сопровождали его дома.
– Лайтнер, поверьте, мне очень трудно определить свою
позицию в этом вопросе, – произнес Ларкин. – Независимо от того, друг
вы ей или нет.
Возле старой, увенчанной шпилем кирпичной церквушки, которая
располагалась в непосредственной близости от тротуара, они свернули, а когда
добрались наконец до нужной улицы, то представшее их глазам зрелище оказалось
весьма убогим. Ларкин испытал облегчение. И в очередной раз про себя отметил,
что здешний простор, несмотря на некоторую запущенность, пришелся ему весьма по
душе. Тут жизнь текла медленно. Что ни говори, это был юг. Да к тому же не
очень большой город.
– Я все понимаю, доктор Ларкин, – произнес
Лайтнер. – Я имею представление о конфиденциальности и медицинской этике.
Равно как и о такте и приличиях. Давайте не будем говорить о Роуан, раз вы не
хотите. Как вы смотрите на то, чтобы позавтракать в отеле? Вы, верно, также не
прочь немного поспать. Мы можем с вами встретиться позже в доме на Первой
улице. Это всего в нескольких кварталах отсюда Мэйфейры вас ждут. Они уже все
для вас приготовили.
– Поймите, это действительно очень и очень
серьезно, – неожиданно произнес Ларкин.
Машина остановилась перед небольшим отелем, украшенным
замысловатого вида голубым навесом. Портье уже поджидал их возле входа,
готовясь открыть дверь лимузина.
– Конечно, серьезно, – согласился Эрон
Лайтнер. – Но в то же время и очень просто. Роуан родила странного
ребенка. На самом деле, как мы оба знаем, он далеко не ребенок. А тот самый
мужчина, ее спутник, с которым ее видели в Шотландии. Сейчас нас интересует
одно: способен ли он к размножению? Может ли он совокупляться с собственной
матерью или другими человеческими существами? Воспроизведение себе подобных.
Именно это является первостепенной заботой эволюции, не так ли? Будь он
результатом простой мутации, вызванной, например, радиацией или неким видом
телекинеза, нас это, скорее всего, до такой степени не взволновало бы. Будь он
на самом деле таким, мы могли бы просто его поймать и выяснить, по доброй ли
воле Роуан находится с ним или нет. А потом, возможно, его уничтожить.
– Выходит, вы все знаете? Да?
– Нет, не все. В том-то и дело, что не все. Но я знаю
вот что. Раз Роуан послала вам эти образцы, то, очевидно, ее беспокоил тот
факт, что этот субъект может размножаться. Если не возражаете, мы войдем
внутрь. Мне бы хотелось позвонить семье по поводу происшествия в Дестине. Кроме
того, надо сделать еще один звонок в Таламаску. Это насчет Столова. Видите ли,
я тоже остановился в этом отеле. Можно сказать, это моя новоорлеанская
штаб-квартира. Я уже успел почти полюбить это место.
– Конечно, давайте войдем в гостиницу.
Прежде чем они подошли к стойке администратора, Ларкин уже
пожалел о том, что взял с собой маленький чемодан и всего одну смену белья. Он
сразу понял, что ему не захочется так скоро покидать это местечко. Но наряду с
новым приливом возбуждения он смутно ощутил что-то тревожное и угрожающее. Тем
не менее ему все здесь пришлось по вкусу – и небольшой вестибюль, и приятный
южный говор, слышавшийся вокруг, и даже высокий, элегантный темнокожий лифтер.
Что ж, придется сделать кое-какие покупки. Но то, что он
увидел, было прекрасно. Лайтнер держал в руке ключ. Сопровождающий служащий был
готов принять у Ларкина заказ, а доктор к этому времени уже изрядно
проголодался и был очень не прочь наконец позавтракать.
«М-да, именно этого она и боялась, – размышлял про себя
Ларкин, пока они поднимались на лифте. – Она даже сказала что-то вроде:
„Если эта тварь способна размножаться…“»
Тогда он, конечно, не догадывался, что именно она имеет в
виду. Но она-то все знала. Будь на ее месте кто-то другой, можно было бы
подумать, что он излишне подозрителен и поэтому поднимает ложную тревогу. Но
Роуан Мэйфейр не из таких.
Однако в данный момент Ларкин больше не был способен думать
о чем-либо, кроме утоления голода.
