– Знаю, – любезно отозвался Лайтнер. – И
прекрасно вас понимаю. Конечно, ему не следовало так себя вести. Я позвоню в
Лондон и доложу об этом куда следует. Попытаюсь выяснить, в чем дело. Вернее
говоря, постараюсь предотвратить подобные инциденты в будущем. – На
какой-то миг в его глазах мелькнула искра раздражения и тотчас сменилась
вспышкой недовольства и даже, как показалось Ларкину, страха Но длилось это
всего лишь мгновение, после которого его лицо вновь озарила доброжелательная
улыбка– Обещаю, что позабочусь об этом.
– Благодарю вас, – произнес Ларкин. – Откуда
вы узнали о Митчелле Фланагане и Институте Кеплингера?
– Можете считать это моей догадкой, – ответил
Лайтнер.
Сколь ни старался Лайтнер сохранять выражение спокойствия на
лице, было вполне очевидно, что он чем-то встревожен, однако его голос выдавал
только усталость и общее подавленное состояние.
– А что у вас стряслось? Что за чрезвычайные
обстоятельства?
– Я пока не знаю подробностей. Известно мне только то,
что Пирс и Райен Мэйфейры были вынуждены поехать сегодня рано утром в Дестин.
Поэтому они обратились ко мне с просьбой вас встретить. Судя по всему, что-то
случилось с Гиффорд. Это жена Райена. Но я опять же ни в чем не уверен. Никаких
точных сведений у меня в данный момент нет.
– А этот Эрик Столов… Кто он такой? Вы с ним вместе
работаете?
– Не совсем. Он был здесь два месяца назад. Он является
представителем нового поколения Таламаски. Это давняя история. Я выясню, почему
он вел себя подобным образом. Видите ли, в Обители никто не знает, что образцы
находятся в Институте Кеплингера. Но если его молодые члены проявят такое же
усердие и рвение при знакомстве с делом, какое они показали на оперативной
работе, им не составит большого труда это выяснить.
– Какое вы имеете в виду дело?
– О, это тоже долгая история. И не так-то просто ее
рассказать. Мне понятно ваше нежелание делиться своими сведениями об этих
образцах. Будь я на вашем месте, тоже не стал бы это делать.
– Что-нибудь удалось еще узнать насчет местонахождения
Роуан?
– Ничего. Ничего, кроме лишнего подтверждения уже
известных фактов. Я имею в виду то, что она со своим спутником была в
Шотландии, в Доннелейте.
– Что все это значит? И где находится этот Доннелейт? В
Шотландии? Странно. Когда я там охотился и рыбачил, то облазил почти все горы.
Но ни разу не слышал об этом Доннелейте.
– Это старая, полуразрушенная деревня. Сейчас в нее
толпой хлынули археологи. Там есть постоялый двор, на котором останавливаются
туристы и ученые из университетов. Роуан видели там примерно две недели назад.
– Значит, это старые новости. Это плохо. Я имею в виду,
что нет ничего нового.
– Да, ничего нового нет, – подтвердил Лайтнер.
– А ее спутник? Как он выглядит? – спросил Ларкин.
Лицо Лайтнера слегка помрачнело. Было ли это проявлением
усталости или горечи, Ларкин затруднялся сказать.
– О, вам известно о нем гораздо больше, чем мне, не
правда ли? – заметил Лайтнер. – Ведь Роуан прислала вам рентгеновские
снимки, распечатки электроэнцефалограмм и прочие свидетельства Интересно, не
прислала ли она вам его фотографию?
– Нет, не прислала, – ответил Ларкин. –
Послушайте, а кто вы на самом деле?
– Понимаете, доктор Ларкин… Честно говоря, я и сам не
знаю ответа на этот вопрос И вероятно, никогда не знал раньше. В последние дни
я стал более откровенным сам с собой. Кое-что произошло. Не зря говорят, что
чары Нового Орлеана действуют на людей. Равно как чары семьи Мэйфейров. О
наличии всех этих анализов и тестов я догадался. Если хотите, просто прочитал в
ваших мыслях.
Ларкин рассмеялся. Слова Лайтнера прозвучали так
примирительно, так философски, что он неожиданно проникся симпатией к этому
человеку. И, расположившись к Эрону, даже сумел разглядеть то, на что поначалу
не обратил внимания. Например, признаки легкой формы эмфиземы. А также то, что
этот человек никогда не курил и, возможно, даже не пил. Для своих восьмидесяти
лет – возраст, когда человеческое тело неумолимо движется к распаду, – он
выглядел весьма бодрым и здоровым.
Лайтнер при этом улыбнулся и посмотрел в окно. Водитель
машины, отделенный от пассажиров темным стеклом, маячил перед ними мрачным
силуэтом.
Ларкин заметил, что машина укомплектована всевозможными
усовершенствованиями. В салоне имелся небольшой телевизор, средние дверцы были
снабжены специальными приспособлениями, где во льду хранились слабоалкогольные
напитки.
А как: насчет кофе? Интересно, когда у них принято пить
кофе?
– Там есть термос, – ответил на его мысленный
вопрос Лайтнер.
– О, вы читаете мои мысли, – слегка усмехнулся
Ларкин.
– Сейчас как раз время выпить чашечку кофе,
верно? – уходя от прямого ответа, произнес его спутник, и на губах его
впервые заиграла улыбка.
Ларкин достал термос, отыскал в боковом отделении
пластмассовую чашку и налил себе дымящегося кофе.
– А вы, Лайтнер, будете кофе?
– Нет, спасибо. Не будете ли вы любезны посвятить меня
в подробности вашего разговора с Митчеллом Фланаганом?
– Нет, я бы поставил вопрос не так. Я не хотел бы
обсуждать его ни с кем, кроме Роуан. По ее просьбе я звонил Райену Мэйфейру,
чтобы решить финансовый вопрос. Однако о том, чтобы я показывал кому-либо
результаты тестов, между нами не было и речи. Она сказала, что свяжется со
мной, как только сможет. Райен Мэйфейр предполагает, что Роуан может быть
нездорова И даже то, что ее, возможно, уже нет в живых.
– Все может быть, – риторически произнес
Лайтнер. – Хорошо, что вы приехали.
– Черт возьми, я беспокоюсь за Роуан. Мне не очень-то
понравилось то, что она покинула университет. Не осчастливило меня и ее
внезапное замужество. И я совсем не рад был узнать, что она решила оставить
медицину. Более того, для меня это было настоящим потрясением. Клянусь, я был
шокирован так же, как если бы кто-нибудь сказал, что через несколько часов
наступит конец света. И отказывался в это верить, пока Роуан сама не
подтвердила мне это несколько раз подряд.
