Майкл еще пребывал в том возрасте, когда мужчина довольно
ловко умеет балансировать между зовом плоти и голосом разума. Люди более
почтенного возраста, как, например, ее двоюродный дядя Рэндалл, являли собой
более легкую добычу. Не говоря уже о таких желторотых юнцах, как кузен Дэвид,
который вообще достался ей без всякого труда.
Но поход на Майкла, да еще когда тебе всего лишь тринадцать,
представлялся Моне чем-то вроде покорения Эвереста Тем не менее уже одна только
мысль о такой возможности доставляла ей удовольствие. «Я буду не я, если этого
не сделаю!» – беспрестанно твердила она себе. А после того, как: это свершится,
она непременно выудит из Майкла правду о Роуан. В конце концов, должна же Мона
узнать, что произошло в то роковое Рождество и почему исчезла Роуан. Вряд ли со
стороны той это выглядело предательством в полном смысле этого слова. Однако
то, что Роуан ушла не одна, ни у кого не вызывало сомнений. Именно поэтому вся
семья за нее ужасно волновалась, хотя далеко не все желали признаться в этом
вслух.
Почему-то никто не верил, что Роуан умерла Создавалось такое
впечатление, что она просто ушла, забыв закрыть за собой входную дверь. Но не
успела она выйти за порог, как ей на смену поспешила Мона. Та самая, которая
давно изнывала по Майклу Карри. Сильный и волосатый, как мамонт, он в
буквальном смысле сводил ее с ума.
На мгновение Мона задержала взгляд на огромной входной
двери, перебирая в памяти всех членов семьи, которые входили через нее в дом.
На Амелия-стрит до сих пор висел большой портрет двоюродного дяди Джулиена
Правда, перед приездом тети Гиффорд мать Моны, Алисия, всегда его снимала, что
глубоко задевало чувства бабушки Эвелин. Почти всегда молчаливая, та, казалось,
постоянно пребывала в плену собственных мечтаний, от которых ее могло отвлечь
только беспокойство за Мону и Алисию – за последней нужен был глаз да глаз,
чтобы она не упилась до смерти. Патрик, отец Моны, уже давно потерял
человеческий облик и, верно, позабыл даже, как его зовут.
Когда Мона взглянула на входную дверь, ей почудилось, будто
в проеме возник седовласый и голубоглазый дядя Джулиен. В эту минуту она
почему-то вспомнила о том, что он когда-то танцевал в этом доме с бабушкой
Эвелин. Однако семейная история об этом умалчивала, равно как и о самой Эвелин,
ее внучках Гиффорд и Алисии, а также о единственном ребенке Алисии – Моне.
Но видение оказалось всего лишь плодом воображения. Никакого
дяди Джулиена в дверях не было. Мона поняла, что ей нужно соблюдать
осторожность и быть постоянно начеку. Что бы ей ни привиделось, это было за
гранью реальности – той самой реальности, на пороге которой она стояла.
Мона направилась по выложенной плитками дорожке к торцу
дома, где находилась терраса. На ней в течение многих лет сидела в своем
кресле-качалке тетушка Дейрдре. Бедная тетушка Дейрдре! Мона много раз видела
ее из-за забора, но ни разу девочке не удалось проникнуть в дом. Теперь она
знала, что тетю Дейрдре безбожно накачивали лекарствами.
Сейчас терраса была приведена в образцовый порядок.
Противомоскитную сетку сняли. Правда, Майкл снова поставил здесь кресло-качалку
тетушки Дейрдре и, подобно ей, часами просиживал в нем на свежем воздухе,
словно тоже тронулся рассудком. На окнах жилых комнат висели кружевные
занавески и изысканные шелковые портьеры. Одним словом, по всему было видно,
что в доме жили состоятельные люди.
Там, где тропинка изгибалась, много лет назад упала и
скончалась на месте тетя Анта Та самая, которой на роду было написано
произвести на свет ведьму – Дейрдре. Несчастная Анта разбила голову и поэтому
лежала здесь вся в крови.
Поскольку поблизости никого не было, Мона, не опасаясь быть
застигнутой врасплох, опустилась на колени, чтобы коснуться камней. На какое-то
мгновение ей померещился призрак Анты – восемнадцатилетняя девушка с огромными
безжизненными глазами. На ее шее висел перепачканный кровью изумрудный кулон,
спутанные волосы переплелись с цепочкой.
Но, как и прежде, видение возникло у Моны лишь перед
внутренним взором. И не удивительно, что она едва не приняла его за появление
настоящего призрака Когда всю жизнь только и делаешь, что слушаешь странные
рассказы, а потом они не менее удивительным образом воплощаются в снах, можно
навоображать себе все что угодно. Помнится, тетушка Гиффорд, роняя слезу за
кухонным столом в доме на Амелия-стрит, умоляла мать Моны:
– Этот дом – средоточие зла! Слышишь, что я тебе
говорю?!! Сущее зло! Не позволяй Моне переступать его порог.
– Не говори чепухи, Гиффорд. Она всего лишь отнесет
цветы на свадьбу Роуан Мэйфейр. Для нее это большая честь.
Еще бы! Это было самое пышное венчание за всю историю семьи.
Надо сказать, что Моне оно пришлось весьма по вкусу. Жаль, что тетушка Гиффорд
не спускала с нее глаз и лишила возможности досконально осмотреть весь дом на
Первой улице еще в тот незапамятный полдень, когда все гости праздновали
бракосочетание. Увлеченные шампанским и пустопорожними разговорами – в том
числе перемыванием костей мистеру Лайтнеру за то, что он до сих пор не изволил
представить на всеобщий суд составленную им историю семьи, –
присутствующие вряд ли бы обратили внимание на Мону, шныряющую по тайным
закоулкам семейного особняка.
Но своим появлением на свадьбе Мона была целиком обязана
бабушке Эвелин. Помнится, она поднялась со своего кресла и, перебив тетушку
Гиффорд, сухим шепотом заявила:
– Пусть ребенок пройдет по нефу.
Ей уже шел девяносто первый год. Главное преимущество,
которое давало Эвелин практически постоянное молчание, заключалось в том, что
стоило ей заговорить, как все смолкали и начинали ее слушать. Конечно, это не
относилось к тем случаям, когда она бормотала нечто несвязное себе под нос.
Временами Мона почти ненавидела тетю Гиффорд за ее вечные
страхи, опасения и выражение непреходящего ужаса на лице. Однако по-настоящему
ненавидеть тетю Гиффорд было невозможно, потому что она чрезвычайно по-доброму
относилась ко всем, кто ее окружал. В особенности к своей сестре Алисии, матери
Моны, которую после троекратного безуспешного лечения от алкоголизма все
списали в разряд безнадежных. Каждый вторник Гиффорд приходила на Амелия-стрит,
чтобы немного прибрать в доме, подмести пол и посидеть с бабушкой Эвелин. Она
также приносила одежду для Моны, которая терпеть не могла ходить по магазинам.
– Знаешь, хорошо бы тебе начать одеваться по моде
современных подростков, – как бы между прочим заметила тетя Гиффорд
несколько недель назад.
– Спасибо, но меня вполне устраивают мои детские
наряды, – ответила Мона– Они служат чем-то вроде маскировки. К тому же
если тебя интересует мое мнение, то большинство современных юношей и девушек
выглядят слишком дешево. Ничего не имею против того, чтобы одеваться в
соответствии со своим возрастом, но мне кажется, что я еще не доросла до этого
уровня.
