«Да, мы принадлежим старикам», – думала Гиффорд. Она
почти позабыла свою мать. Помнила только, что та всегда была больна, жила в
затворничестве и очень страдала А еще она помнила ее шаги за закрытой дверью.
Гиффорд и Алисия очень рано остались сиротами.
Те давние времена вызывали у Гиффорд своего рода ностальгию.
В особенности ей были памятны прогулки с бабушкой Эвелин, которая всегда носила
с собой ирландскую трость. Не могла Гиффорд без умиления вспоминать и то, как
читала книжки дедушке Филдингу.
«Нет, уехать из родного города мне никогда по-настоящему не
хотелось», – решила про себя Гиффорд. Она никогда подолгу не могла жить в
крупных современных городах Америки, таких как, например, Даллас, Хьюстон или
Лос-Анджелес. Несмотря на то что поначалу они привлекали ее своей чистотой и
насыщенностью жизни, царившая там суета была ей не по вкусу. Когда еще ребенком
Гиффорд впервые попала в Лос-Анджелес, он показался ей чудом из чудес. Но такие
города ее быстро утомляли. Вероятно, очарование Дестина заключалось еще и в
том, что он находился недалеко от ее родного города и ей не составляло труда до
него добраться. А при желании она всегда могла сесть в машину и еще до захода
солнца вернуться к родным ее сердцу дубам Да, она воистину любила свой Новый
Орлеан, город тараканов, город разрухи, город ее семьи и многих других
счастливых людей.
На память ей пришел отрывок из Хилари Беллок, который
однажды она обнаружила среди бумаг покойного отца:
Где солнце католикам будет светить,
Я сам это вам смогу подтвердить,
Там музыка, смех и хмельное вино.
Benedicamus Domino!
– Хочу тебе раскрыть один небольшой секрет, –
однажды сказала ей мать, Лаура Ли. – Поскольку ты Мэйфейр в десятом
колене, а это действительно так, ты никогда не будешь счастлива за пределами
Нового Орлеана. Так что на этот счет даже и не обольщайся.
Что ж, по-видимому, она была права. В десятом колене, в
пятнадцатом… Не в этом суть. Но была ли счастлива сама Лаура Ли? Гиффорд до сих
пор помнила ее смех, ее надломленный грудной голос.
– Я слишком больна, чтобы думать о счастье, любимая моя
девочка, – говорила ей мать. – Принеси-ка мне лучше «Тайме пикайун»
[22]
и чашку горячего чая.
Подумать только! В жилах Моны течет больше крови Мэйфейров,
чем у кого бы то ни было в клане. Любопытно, каким коленом является она? Может,
двадцатым? Нет, Гиффорд положительно должна увидеть компьютерную версию
семейного древа собственными глазами. И тщательно изучить сложнейшую схему, в полной
мере отображающую многочисленные линии браков между двоюродными и троюродными
братьями и сестрами. В этом деле ее интересовало только одно: была ли хоть одна
струя свежей крови за последние четыре-пять поколений?
Мэйфейр женится на Мэйфейр. Никто из них не считал нужным
объяснять причину внутрисемейных браков посторонним людям А теперь еще
случилось так:, что Майкл Карри остался в злополучном доме совсем один, меж тем
как его жена исчезла в неизвестном направлении. И как могло случиться, что
Роуан, которую ребенком похитили из этого дома ради ее собственного блага,
вернулась в него, чтобы быть проклятой…
Однажды в минуту отчаяния Райен сказал:
– Знаешь, Гиффорд, на самом деле в жизни имеют значение
только две вещи: семья и деньги. Остальное не важно. Нужно быть очень, очень
богатыми, как мы, и иметь хорошую, крепкую семью.
Она тогда смеялась до слез. Должно быть, это произошло
пятнадцатого апреля, когда он посчитал свой подоходный налог. Однако Гиффорд
вполне поняла, что он хотел сказать. Она, так же как Райен, не была ни
художником, ни певицей, ни танцовщицей, ни музыкантом. Семья и деньги для них
олицетворяли собой весь мир. То же самое можно было сказать и о всех остальных
Мэйфейрах, для которых семья была не просто семьей в обычном понимании этого
слова. Это был клан, нация, религия, одержимая привязанность друг к другу.
– Я не смогла бы без них прожить, – уже вслух
продолжала размышлять Гиффорд. Она любила это делать здесь, где морской ветер
поглощал все и вся, где монотонный рев волн создавал такое ощущение легкости,
что душа невольно начинала петь.
Мона будет жить лучше, чем ее тетушка Она сможет ходить в
тот колледж, в который захочет! У Моны будет возможность решать – уехать или
остаться. У нее будет выбор. Пока у нее не было подходящего кандидата в мужья.
Не то что не было. Гиффорд могла бы назвать по крайней мере человек двадцать
двоюродных и троюродных братьев Моны, которые могли бы составить ей хорошую
партию. Но дело было совсем в другом. Гиффорд хотела, чтобы девушка
пользовалась полной свободой – тем, чего она, Гиффорд, никогда не имела. Мона
была сильной. Гиффорд не раз видела во сне, как та проявляла смелость и волю,
совершая поступки, на которые далеко не каждый решится. То она ходила по
высокой стене, приговаривая: «Поторопись, тетя Гиффорд». То, дымя сигаретой,
сидела на крыле самолета, который летел сквозь облака, а Гиффорд тем временем,
дрожа от дикого страха, пыталась удержаться на веревочной лестнице.
Наклонив голову и позволив ветру хлестать ее волосами по
лицу, она продолжала стоять на берегу залива, воображая, будто парит над
землей.
– О господи! Как хорошо! – ощущая себя в незримом
полете, восклицала она. Какая благодать! Завтра приедет Райен и заберет ее
домой. Райен приедет сюда. А что, если случится чудо и окажется, что Роуан
жива? Роуан вернется домой! Все со временем встанет на свои места, и вскоре на
горизонте явственно замаячит надежда на великое возвращение Роуан.
А почему бы на самом деле не упасть прямо на песок и не
уснуть? А еще неплохо бы подумать насчет платья для Клэнси. Нужно будет
непременно помочь ей в выборе свадебного наряда Мать девочки ровным счетом
ничего не смыслит в этом деле.
Интересно, наступила ли уже среда?
Хотя небо было безоблачным и над водой ярко светила луна,
Гиффорд не могла разглядеть, который был час. Но в глубине души она знала, что
Великий пост уже начался. Очевидно, в Новом Орлеане гильдии уже закрыли свои
танцевальные залы и оркестры приветствовали завершение Мар-ди-Гра последним
взлетом смычка Праздник остался позади.
